Пампа блюз

Карл сидит на складном стуле, который я поставил для него в тени под большим пляжным зонтиком. Он наклонился вперед, кряхтит и сопит, но крышка все никак не насаживается на горлышко бутылки. Чем дольше я смотрю на него, тем больше сомневаюсь, что с клетками его мозга может произойти чудо. Я встаю и подхожу к нему, пока он не уронил свою коробку с бумажками с колен.

— Дай сюда, я сделаю, — говорю я, отбираю у него бутылку и крышку и завинчиваю ее.

— Спасибо, — говорит Карл. На ногах у него сандалии, он одет в шорты и рубашку с короткими рукавами. Он непременно хотел нацепить очки, которые выиграл в «Бинго», и хотя в них он похож на сбежавшего из психушки пациента, я разрешил ему.

— Хочешь помочить свои грабли? — говорю я ему.

Карл смотрит на меня так, будто я предлагаю ему полететь на луну. Он не слишком любит воду, но не боится ее. Думаю, он просто не понял меня. Еще полгода назад он бы сообразил, что я имею в виду.

— Помочить ноги в озере, — говорю я.

— О, — отвечает Карл, — нет-нет. Спасибо.

Он крепко прижимает коробку из-под печенья к груди обеими руками и улыбается.

Я знаю, что делать. Я беру пластиковый таз, который с некоторых пор вожу с собой на наши прогулки, иду к берегу и наполняю его водой. Сейчас очень жарко, поэтому я кидаю в таз несколько кубиков льда из сумки-холодильника, снимаю с Карла обувь и ставлю его ноги в таз.

— Неплохо, да?

Карл кивает.

— Да. Спасибо.

Я кладу бутылку лимонада в холодильник, достаю два пива и направляюсь к Лене, которая до сих пор лежит на животе. Она спустила бретельки купальника с плеч, чтобы кожа загорала равномерно. Волосы у нее на затылке еще мокрые. На шее, там, где начинается спина, есть родинка, размером чуть меньше конфеты «M&M’s».

— Хочешь выпить? — спрашиваю я.

Лена поворачивает ко мне голову, снимает очки и смотрит сначала на меня, а потом на бутылки.

— Пиво?

— Холодное, — отвечаю я.

— Вы здесь вообще ничего другого не пьете?

Я сажусь на землю рядом с ней. Камни теплые.

— Карл пьет лимонный лимонад. Если хочешь, на тебя тоже есть.

Лена смотрит в небо. Может, она раньше была скаутом, знает все о движении солнца и умеет определять по нему время. Или всему этому Лену научил ее потрясающий парень, тот скалолаз. Показал ей, как строить домик из снега и забираться в один спальник вдвоем. Хотя я бы с удовольствием сам обучил ее всем премудростям, например, разводить костер из веток, читать следы животных, находить на небе созвездия.

— Сколько времени? — спрашивает Лена.

Вот как можно ошибаться. Ее парень на деле оказался пустышкой. Считает себя альпинистом, а сам понятия не имеет о простейших вещах, которые нужны для жизни на природе. Я смотрю на небо и проверяю положение солнца.

— Половина четвертого, — говорю я, — плюс-минус десять минут.

Лена морщит лоб, опускает голову и смотрит на меня поверх очков.

— Ты меня разыгрываешь.

— Нет. Меня отец научил. В детстве.

— Чем он занимается?

— Он был биологом.

— Был? А сейчас?

— Он умер. Восемь лет назад.

— Извини.

Какое-то время мы оба молчим. Я никогда не говорю об отце. Раньше мама все время пыталась обсудить со мной его смерть, мои чувства и тому подобный бред. Но у нее не получилось, и сейчас не получится. Он мертв, и болтовня о нем не вернет его.

— Я бы лучше выпила лимонада, — говорит Лена, даже не подозревая, как я рад, что она сменила тему. Она садится на полотенце и натягивает лямочки купальника на плечи. Капелька пота медленно стекает вниз по ее шее и исчезает в узком желобке между грудями.

Пока Лена не застукала меня за тем, что я пялюсь на нее, я встаю и приношу вторую бутылку лимонада из холодильника и бумажный стаканчик. Потом нахожу плоский ребристый камень, чтобы открыть им пиво, и делаю глоток.

— А сколько тебе лет? — спрашивает Лена, наполнив лимонадом стакан и выпив все залпом. Она снимает очки, будто хочет рассмотреть меня получше.

— Семнадцать, — говорю я.

— Масловецки сказал, тебе недавно шестнадцать стукнуло.

— Через пять месяцев мне будет семнадцать, — говорю я и твердо решаю всыпать Масловецки за такое. Интересно, что он ей еще обо мне рассказал.

— Не рановато ли для пива, а?

— Ты про возраст или про время?

— Про все. Я дождалась восемнадцати.

— Но ты же не здесь выросла.

— Нет, я выросла в городе. Но мама следила за мной, как надзирательница в тюрьме.

Лена еле заметно улыбается и ногтем отковыривает от бутылки кусок этикетки. Ногти у нее короткие, без лака, колец на руках нет.

— Я себя тут тоже как в тюрьме чувствую, с той лишь разницей, что моей матери все равно, чем я тут занимаюсь.

Я выпиваю полбутылки пива. Если Лене это не нравится — ее проблемы.

— А где она?

— Путешествует. Она певица.

— Серьезно? Оперная?

— Джазовая.

— Круто. Я ее знаю?

Я пожимаю плечами.

— Скорее, нет. У нее есть два диска, но они плохо продаются.

— Как ее зовут?

— Она поет в группе.

— Да скажи же, наконец.

— «Betty Black and the Emerald Jazz Band».

Лена смотрит мимо меня, высоко поднимает брови и закусывает губу. Потом медленно качает головой.

— Нет, никогда не слышала.

— Неудивительно.

— Я люблю джаз.