Пан Володыевский

— Побойся Бога, отец, ведь одиннадцать лет я этой рукой махаю и, как говорят, не плохо, как же было не накопить? Я был при штурме взбунтовавшихся городов, куда бродяги и татары целыми кучами собирали отменнейшую добычу; били мы и мурз, и разбойников, а добыча все шла и шла. Я брал только то, что приходилось на мою долю, никого не обижал, но добыча росла и росла, и если бы я не покучивал, то денег хватило бы на два таких имения, как ваше.

— А старик что на это? — спросил Заглоба, повеселев.

— Отец изумился, он этого не ожидал и тотчас же стал упрекать меня в расточительности: «Видишь, сколько бы ты скопить мог! Но ты такой ветрогон, такой болтун, что только и умеешь магната из себя корчить — все спустишь, ничего не удержишь!» Но любопытство его одолело, и он стал подробно расспрашивать, что у меня есть, а я, видя, что на эту удочку его легче всего поймать, не только ничего не утаил, но еще приврал немного, хоть приукрашивать я не люблю, ибо, по-моему, правда — овес, а ложь — сено. Отец за голову хватался и давай строить планы: «То-то можно бы прикупить, такой-то процесс начать, жили бы мы по соседству, а в твое отсутствие я бы за всем присматривал». И заплакал при этом, бедняга. «Адам, — говорит он, — эта девка мне очень по сердцу, тем более что ей покровительствует пан гетман, а от этого для тебя может быть выгода. Адам, — говорит, — только ты эту другую мою дочь люби и не обижай, а то я и в смертный час тебе этого не прощу». А я, благодетель вы мой, при одной мысли о том, что я мог бы обидеть Зосю, как зареву! И бросились мы с отцом друг другу в объятия и плакали accurate[25] до первых петухов!

— Шельма старый! — пробормотал Заглоба. А потом прибавил громко: — Ха! Скоро будет свадьба и новое веселье в Хрептиеве, тем более что теперь мясоед.

— Завтра бы быть свадьбе, если бы это зависело от меня! — сказал Нововейский. — Но вот что, благодетель, у меня отпуск скоро кончается, а служба — службой и надо возвращаться в Рашков. Пан Рущиц даст мне другой отпуск, я знаю. Но я не уверен, не будет ли проволочек со стороны женщин. Чуть я к матери подойду, она говорит: «Муж в неволе», подойду к дочери: «Папаша в неволе». Что же это? Разве я держу его в плену? Ужасно я боюсь этих препятствий, и если бы не это, то я схватил бы ксендза Каминского за полы и до тех бы пор не выпускал, пока он не окрутил бы нас с Зосей. Но если бабы что-нибудь вобьют себе в голову, так этого ничем не выбьешь. Я бы отдал последнюю копейку, сам пошел бы за отцом, но не могу ведь. Никто ведь не знает, где он; может, он умер, ну, и что тут поделаешь? Если мне прикажут ждать его возвращения, то придется, пожалуй, ждать до Страшного суда.

— Петрович с Навирагом и анардратами завтра собираются в дорогу: скоро придут известия.

— Господи! Я должен еще известий ждать? До весны ничего не будет, а я тем временем высохну, ей-богу. Благодетель, все верят в ваш ум и вашу опытность, выбейте вы бабам из головы это ожидание. Ведь весной война, и бог еще знает, что может случиться, а я ведь хочу на Зосе жениться, а не на ее отце, так что же мне вздыхать по нему?

— Уговори их ехать в Рашков и там поселиться. В Рашкове можно скорее получить известие, а если Петрович найдет Боского, то и ему будет ближе к вам. Во-вторых, я сделаю, что могу, но и ты проси пани Басю, чтобы она замолвила за тебя словечко.

— Обязательно, обязательно! Иначе меня чер…

В эту минуту дверь скрипнула и вошла пани Боская. Но прежде чем пан Заглоба успел обернуться, молодой Нововейский грохнулся к ее ногам и, растянувшись во весь рост, занял своей огромной фигурой громадное пространство в комнате и крикнул:

— Есть позволение родительское! Давайте мне, матушка, Зоську! Давайте, матушка, Зоську! Давайте, матушка, Зосю!

— Давайте, матушка, Зоську! — заговорил басом Заглоба.

Этот шум привлек и других из соседних комнат: вошла Баська, пришел из канцелярии Михал, а вслед за ними появилась и Зося. Девушке неприлично было догадываться, в чем дело, но она сейчас же покраснела и, поспешно сложив руки и поджав губки, опустила глаза и прижалась к стене.

Пан Михал бросился за стариком Нововейским; старик негодовал, что сын не доверил ему обязанности просить руки Зоей у пани Боской и не предоставил этого дела его красноречию, но и он присоединился к его просьбе. Пани Боская, которая действительно нуждалась в близком человеке, расплакалась и, наконец, согласилась, как и на предложение пана Адама, так и на его просьбу, ехать с Петровичами в Рашков и там ждать мужа. Вся в слезах, она обратилась к дочери.

— Зоська, — сказала она, — а тебе по сердцу замыслы панов Нововейских? Глаза всех устремились на Зосю, а она, стоя у стены, упорно глядела в пол, покраснела до корней волос и сказала чуть слышным голосом:

— Хочу в Рашков…

— Прелесть моя! — прогремел пан Адам и, бросившись к девушке, схватил ее в объятия.

И затем стал кричать так, что даже стены задрожали:

— Моя уже Зоська, моя, моя!

XV