«Дорогой мой и милый Володыевский. За то, что ты так без промедлений присылаешь мне все новости, я тебе очень благодарен и благодарна должна быть отчизна. Война неизбежна, я получил из другого источника известие, что в Кучункаврийской степи стоит большая сила; вместе с ордой — до трех сот тысяч. Орды двинутся со дня на день. Ничем султан так не интересуется, как Каменцем. Я надеюсь, что эту змею — Тугай-беевича — Господь выдаст в руки твои или в руки Нововейского, над несчастьем которого я искренне скорблю.
Что касается того, чтобы ты был при мне, то видит бог, как я этого хочу, но это невозможно. Хотя пан генерал подольский не всегда с одинаковым дружелюбием относился ко мне после выборов, но я хочу послать ему лучшего солдата, ибо берегу Каменецкую твердыню как зеницу ока. Там будет много людей, которые за свою жизнь раз или два воевали. Но все же война для них дело не очень привычное. А человека, для которого война — что-то вроде насущного хлеба, который мог бы в каждом случае дать совет, там не будет; а если и найдется, то не пользующийся большим влиянием. Поэтому я посылаю тебя, ибо хотя Кетлинг — хороший воин, но там он меньше известен, чем ты, между тем как глаза всех будут обращены на тебя, и я думаю, что хотя главное начальство будет поручено другому, но тому, что скажешь ты, все охотно подчинятся. Небезопасна эта служба в Каменце, но ведь мы уже привыкли за других мокнуть и за других холодать. Наша награда — слава и благодарность потомства, но отчизна — первое дело, и мне нечего торопить тебя ее спасать».
Письмо это, прочитанное в присутствии всех офицеров, произвело сильное впечатление, — все предпочитали сражаться в открытом поле, чем в крепости. Володыевский понурил голову.
— Что ты думаешь, Михал? — спросил пан Заглоба.
Он поднял лицо, уже спокойное, и ответил спокойным голосом, как будто ничего не случилось:
— Пойдем в Каменец! О чем мне еще раздумывать?..
И могло казаться, будто ничего другого ему и в голову не приходило. Минуту спустя он зашевелил усиками и прибавил:
— Да, милые товарищи, пойдем в Каменец, но не отдадим его, пока сами не погибнем!
— Пока сами не погибнем! — повторили офицеры. — Двум смертям не бывать, одной не миновать!
Пан Заглоба некоторое время молчал, обводя глазами всех присутствующих и видя, что они ждут, что он скажет, вдруг засопел и сказал:
— Иду с вами! Черт побери!
IX
Когда земля пообсохла и покрылась травой, двинулся на помощь Дорошу и взбунтовавшимся казакам сам хан с пятьюдесятью тысячами астраханской и крымской орды. И сам хан, и его родственники, и все главные мурзы, и беи были одеты в кафтаны, подаренные падишахом, и шли они на Речь Посполитую не так, как ходили всегда, — за добычею и пленниками, — а шли на священную войну, на погибель Ляхистану и всему христианству.