Пан Володыевский

Гамди давно уже заметил маленького рыцаря, но, увидав его подвиги, попросту испугался в первую минуту. Ему было страшно подвергать опасности свою великую славу и молодую жизнь при встрече с этим зловещим противником, и он притворился, что не видит его, и помчался на другой конец поля. Там он только что поразил пана Ялмбжика и пана Коса, как вдруг отчаянные крики: «Гамди! Гамди!» — донеслись до его ушей. Тогда он понял, что дальше прятаться невозможно и что надо либо стяжать великую славу, либо сложить голову. И он издал такой пронзительный крик, что эхо отдалось в скалах, и вихрем понесся навстречу маленькому рыцарю.

Володыевский издали заметил его и тоже сжал ногами гнедого валахского коня. Все остальные прекратили битву. Бася, которая со стены уже раньше видела все подвиги грозного Гамди-бея, несмотря на свою слепую веру в непобедимость маленького рыцаря, слегка побледнела, но пан Заглоба был совсем спокоен.

— Я предпочел бы быть наследником этого нехристя, чем быть теперь на его месте! — решительным тоном сказал он.

Пентка, хладнокровный жмудин, так был уверен в своем господине, что на лице его не отразилось ни малейшей тревоги; наоборот, увидав летевшего Гамди, он стал напевать народную песенку:

Наскочил на волка пес, —
Видно, черт его понес!

А противники съезжались посреди поля между двумя рядами войск, издали смотревшими на поединок. На минуту у всех замерли сердца. Вдруг какая-то змеевидная молния сверкнула над головами сражающихся, это из рук Гамди вылетела кривая сабля, словно стрела, выпушенная из лука. Гамди согнулся в седле, точно он уже был заколот саблей, и закрыл глаза, но пан Володыевский схватил его левой рукой за шею и, приставив ему острие рапиры под мышку, помчался с ним в сторону своих. Гамди не сопротивлялся, напротив, сам пришпоривал коня; он чувствовал острие рапиры у тела и ехал, как оглушенный, только руки его бессильно повисли, а из глаз потекли слезы. Володыевский передал его Люсне, а сам вернулся на поле битвы.

Но в турецких дружинах послышались звуки труб и дудок; это был сигнал выстраиваться — и все помчались к своим, унося с собой стыд, тревогу и воспоминание о страшном всаднике.

— Это был шайтан, — говорили между собой спаги и мамелюки. — Кто с ним столкнется, тому не миновать смерти. Шайтан, не иначе!

Поляки еще оставались на месте, чтобы доказать, что поле за ними, и с громким криком победы отступили под защиту своих орудий, из которых пан Потоцкий опять велел стрелять.

Но турки стали отступать. Их бурнусы, разноцветные тюрбаны и блестящие шлемы некоторое время сверкали еще на солнце, потом скрылись в лазури.

На месте битвы остались только убитые турки и поляки. Из замка вышла челядь, чтобы подобрать и похоронить своих. Затем прилетели вороны, чтобы заняться уборкой тел язычников, но пир их продолжался недолго: уже вечером их спугнули новые полчиша слуг пророка.

XVII

На следующий день к Каменцу подъехал сам визирь во главе огромного войска спагов, янычар и ополченцев из Азии. Судя по большому количеству войск, полагали, что он сейчас же начнет штурм, но оказалось, что ему нужно было только осмотреть стены. Прибывшие с ним инженеры осматривали крепость и земляные насыпи. Навстречу визирю вышел на этот раз пан Мыслишевский с пехотой и отрядом конных волонтеров. Снова начались рукопашные схватки, но уже не столь удачные, как вчера. Наконец визирь приказал янычарам подойти к стенам. Гром орудий тотчас потряс город и замки. Подойдя к месту стоянки пана Подчаского, янычары дали залп, но так как пан Подчаский ответил сверху меткими выстрелами и можно было опасаться, что польская конница наскочит с боку на янычар, они немедленно двинулись по Жванецкой дороге и вернулись к главному войску.

Вечером в город пробрался некий чех, который был пажом у Янчар-аги, и после того, как его избили палками по пяткам, бежал от них. От него узнали, что неприятель уже укрепился в Жванце и занял обширные поля около деревни Длужка. Беглеца старательно расспрашивали, какого мнения турки о Каменце: овладеют ли они им или нет?