Пан Володыевский

— Что в таком случае делал Вишневецкий?

— Мы переходили из более широких окопов в более узкие.

— А что следует делать нам?

— Нам следует забрать пушки и все, что возможно, и перейти в старый замок: он построен на таких скалах, что его не взорвут и мины. Я всегда полагал, что новый послужит нам только для того, чтобы дать первый отпор неприятелю, потом нам придется самим взорвать его на воздух, а настоящая оборона начнется в старом замке.

Настала минута молчания, и генерал понурил озабоченную голову.

— А если нам придется уйти и из старого замка, куда мы уйдем? — спросил он дрогнувшим голосом.

Маленький рыцарь выпрямился, шевельнул усиками и указал пальцем на землю.

— Я — только туда!

В эту минуту опять взревели пушки и целые тучи гранат посыпались на замок, но так как было уже темно, то гранаты были видны прекрасно. Володыевский, простившись с генералом, пошел вдоль стен и, переходя от одной батареи к другой, всех ободрял, давал советы; наконец, встретившись с Кетлингом, он сказал:

— Ну что?

Тот нежно улыбнулся.

— От гранат светло, как днем, — сказал он, пожимая руку маленького рыцаря, — для нас не жалеют огня.

— У них взорвано большое орудие. Ты взорвал?

— Я.

— Мне страшно хочется спать.

— И мне, но теперь не время.

— Да, — сказал Володыевский, — и наши жены, должно быть, беспокоятся. При этой мысли сон пропадает.

— Они за нас молятся, — сказал Кетлинг, поднимая глаза к пролетавшим гранатам.

— Дай бог здоровья твоей и моей.

— Между земными женщинами, — начал Кетлинг, — нет…

Он не закончил, так как маленький рыцарь обернулся и громко крикнул:

— Господи боже! Что я вижу!

И бросился вперед. Кетлинг обернулся с удивлением: в нескольких шагах он увидал Басю в сопровождении пана Заглобы и жмудина Пентки.

— К стене, к стене! — кричал маленький рыцарь, поспешно увлекая их за прикрытие. — Ради бога!

— Ну что поделаешь с такой, как она? — говорил, громко сопя, пан Заглоба. — Я просил, убеждал: «Ты погубишь и себя и меня!» Что ж мне было делать — одну ее пускать, что ли? Пойду да пойду. Вот тебе она!

На лице Баси был испуг, губы ее дрожали, точно от плача. Ни гранат, ни пушечного грохота, ни обломков камней она не боялась, боялась она только гнева мужа. Она сложила руки, как ребенок, который боится наказания, и говорила голосом, дрожащим от слез:

— Я не могла, Михалок, клянусь любовью к тебе, не могла. Не сердись, Михалок, не сердись. Я не могу там усидеть, когда ты в огне, не могу, не могу!

Он, действительно, начал было сердиться и даже крикнул:

— Баська! Побойся ты Бога!

Но вдруг его охватила жалость к ней, голос его дрогнул, и, только когда эта милая светлая головка была уже у него на груди, он сказал:

— Друг ты мой верный, верный до смерти! Мой… И он обнял ее.

А Заглоба между тем, укрывшись в нишу стены, поспешно говорил Кетлингу:

— И твоя тоже хотела идти, но мы ее обманули, сказав, что не пойдем. На мост из города в замок гранаты летят, как груши. Я думал, что умру, — не от страха, конечно, а от злости. Я упал на острые осколки и так оцарапал себе кожу, что целую неделю сесть не смогу. Уф, а эти шельмы все стреляют, чтоб их громом перебило. Пан Потоцкий хочет мне передать команду. Дайте пить солдатам, иначе не выдержат. Смотрите на эту гранату. Ей-богу, она упадет здесь, где-нибудь близко… Заслоните Басю. Ей-богу, близко.

Но граната упала далеко — на крышу лютеранской часовни в старом замке. Рассчитывая на прочность сводов, осажденные поместили там пороховые запасы, но граната пробила свод, и произошел взрыв. Страшный грохот, сильнее пушечных громов, потряс основания обоих замков. Со стен послышались крики ужаса, польские и турецкие пушки замолкли. Кетлинг бросил Заглобу, Володыевский Басю, и оба бросились на крепостные стены. С минуту было слышно, как они оба, запыхавшись, отдавали приказания, но их голоса были заглушены боем барабанов в турецких шанцах.

— Будут атаковать! — прошептал Заглоба.

И действительно, турки, услыхав взрыв, предположили, что оба замка разрушены, а защитники частью погребены под их развалинами, частью в панике. Рассчитывая на это, они готовились к штурму. Глупцы! Они не знали, что одна только лютеранская часовня взлетела на воздух, взрыв же, кроме потрясения, не причинил никакого вреда; в новом замке ни одна пушка не сошла с лафета. Но в шанцах бой барабанов был все громче. Толпы янычар сошли с шанцев и побежали к замку. Огни были погашены и в замке, и в турецких окопах, но ночь была ясная, и при свете луны легко можно было разглядеть массу белых янычарских шапок, колеблемых во время бега наподобие волны, колыхаемой ветром. Несколько тысяч янычар и несколько сотен «джамаков». Некоторым из них никогда уже не пришлось увидать константинопольских минаретов, светлых вод Босфора и темных кипарисов, но они бежали с яростью, рассчитывая на победу.

Володыевский побежал во весь дух вдоль крепостных стен.

— Не стрелять, ждать команды! — кричал он у каждого орудия. Драгуны с мушкетами легли на стенах.