Пандемия любви

– Ладно, посмотрим ближе к делу, если жив буду, – кивнул Коновалов. – Может, действительно… Честно говоря, я и сам думал заскочить, перемолвиться надо. В общем, я позвоню. Давай.

– Счастливо.

Он сунул телефон в карман зелёной робы и отправился в девятую палату.

…Когда Коновалов вернулся домой, Лена, похоже, уже спала. Во всяком случае, света видно не было, только слышалась тихое Вовино сопенье и возня под самой дверью. Он прошёл в кухню, верхний светильник зажигать не стал, а включил боковую лампу. Попугай моментально зашелестел крыльями и затренькал на манер детской балалайки.

– Тихо, брат, не шуми, – Коновалов подошёл к клетке и просунул палец сквозь стальные прутья. Попугай защёлкал клювом, осторожно прихватывая его за ноготь. Он открыл дверцу и подсыпал птице зёрен.

– Ешь, и мне бы чего-нибудь глотнуть не мешало.

Он подошёл к плите и, увидев сковородку, приподнял крышку. При виде котлет у него набежала слюна, но греть было неохота, он сунул в рот холодную котлету и вслед за ней отправил несколько ломтиков картошки. Долго жевал, потом открыл холодильник, достал томатный сок, налил себе полстакана и выпил одним глотком, потом подумал и отправил в рот вторую котлету.

– Теперь, бог даст, до утра доживу, – пробормотал Коновалов и, сполоснув стакан, решительно направился в свою спальню.

Сон не шёл, несмотря на усталость. Перед тем, как заснуть, он чаще всего мысленно возвращался в клинику, оценивая день прошедший и размышляя о завтрашнем, но сегодня заметил, что его мысли, против обыкновения, крутятся не только вокруг пациентов. Ещё днём заметил. Ему всё время виделось узкое личико в форме сердечка и удивительные глаза, такие печальные и такие серьёзные. Тонкая гибкая фигурка с трогательно прямой, как у балетных, спиной и устремлённый вверх подбородок – признак достоинства. Именно достоинства, а не чванства и пустого превосходства, от которых он ещё не успел отвыкнуть. И ни грамма кокетства. Ни грамма женских ухищрений. Это поразило его ещё там, в чужой квартире, когда она не побоялась ранним утром впустить его в свой дом в весьма неприглядном виде и проявляла доверчивую заботу до тех пор, пока сама не оказалась в ещё более затруднительной ситуации, чем он. И после всего этого она сохранила те же достоинство и рассудительность, хотя большинство женщин на её месте повели бы себя совершенно иначе.

Он попробовал представить в подобной ситуации собственную жену, и губы искривила усмешка. А тут – ни единой жалобы, ни единой претензии. Он прекрасно видел, как ей было страшно, но ни одной секунды не помышляла она воспользоваться им, извлечь хоть малейшую выгоду. Эта девочка проста и естественна, как травинка или цветок, растущий у пыльной дороги. И так же беззащитна. Одно неверное движение, и она окажется под колёсами. Он всем своим существом чувствовал, что не может допустить этого.

* * *

Анна сидела на застеклённой веранде итальянского ресторанчика в Трёхпрудном переулке и нетерпеливо поглядывала на часы. Алиса, как всегда, опаздывала. Они не виделись три года, но ничего не изменилось. Три года работы в модельном агентстве Парижа не прибавили Алисе пунктуальности. За время разлуки они друг по другу скучали, созванивались, делились новостями. Алиса стала модельером, а она, Анна, сейчас на телевидении. Её утренняя воскресная программа о моде и стиле хоть и шла на канале третьего порядка, но, тем не менее, считалась довольно рейтинговой.

Официант подходил уже дважды, принёс меню, потом аперитив. Она попросила джину, но ужин так и не заказала, ждала подругу. Просто сидела и курила. Нет, не просто сидела, она думала. В зеркальной витрине напротив отражалась её стильная светлая стрижка, волосок к волоску, и безупречной формы губы, идеально прорисованные помадой цвета фуксии, так актуальной в этом сезоне.

Анна взглянула на свои часики «Луи Виттон» и в нетерпении поморщилась. Подруга опаздывала уже на полчаса, меню изучено, хотелось есть, и официант, стоящий у противоположной стены, раздражал своим скучающим видом.

Сидящая за столиком у колонны девица непрерывно сюсюкалась с пристроившейся у неё на коленях крохотной собачкой в попонке, отороченной розовым мехом. Собачонка без конца подпрыгивала, пытаясь тоненьким, как жало, язычком дотянуться до губ девицы, отчего кисточки на её почти прозрачных ушках противно тряслись.

«Идиотка. Корчит из себя Пэрис Хилтон. Такая же пучеглазая и безмозглая, как эта глупая тварь, которую она таскает под мышкой, потому что это, видите ли, модно. Наверняка попонка стоит дороже её безвкусного платья. Удивляюсь, как в таком платье ей удалось захомутать придурка, который согласен всё это оплачивать».

Собак она ненавидела всей душой, и сюсюкающая девица бесила её чрезвычайно.

Алиса влетела минут через десять, когда Анна уже начала терять терпение. Подруга с сияющим видом чмокнула её в щёку и шумно уселась напротив, дыша духами и туманами.