Пандемия (СИ)

В помещении стоял густой застоявшийся запах пота, сапог, табака и слабо отдавало хлоркой, которую добавляли в воду при мытье полов. Сигаретный перегар был повсюду. Вентиляция не справлялась с дымом, глубоко въевшимся в стены Базы.

Протопали сапоги- кто еще зашел в казарму. Затрещали пружины койки. В дальнем углу кто-то оживленно бубнил. Гамов, наверное. Любит он на ночь анекдоты травить. Как с гуся вода, лениво думал Антон сквозь овладевавшее им оцепенение. Сегодня погиб гарнизон на Петропавловке, но ему, похоже, хоть бы хны... Откуда берутся такие равнодушные к чужому горю? Раздался приглушенный взрыв смеха. Ну да, все правильно, Гамов на пару с Горячевым опять травил свои пошлые байки. Антон не переносил Гамова за пошлый казарменный юмор, но приходилось мириться с его соседством.

Снова затопали. На этот раз сразу несколько человек. Раздался зычный голос Барина.

-Все, народ. Отбой. Подъем как обычно. Караульные - сегодня ночью в четыре часа смена.

Кто-то заворчал, жалуясь на ливень и ветер.

-Разговорчики! - Барин прикрикнул на жалующихся.- Комбат сказал - дежурство на Стрелке будет продолжаться до утра. Начиная с полудня, патрульные будут как всегда обходить весь периметр. Борисов, Горячев- по расписанию вы на ночном дежурстве.

Приглушенные охи-вздохи продолжались. Очевидно, это стонали ночные караульные, предвкушавшие наблюдение на лужайке за Невой. Да, им придется несладко... Зряшный труд, больше с Петропавловки уже никто не приплывет, там нет никого, кроме мертвецов...

Пришел Димка, наскоро разделся и расстелил постель внизу, под Антоном. Очевидно, он решил, что Антон уже уснул, поскольку не стал его беспокоить.

Несмотря на выпитое, многие долго не засыпали. То ли мало выпили, то ли слишком уж разбередили старые душевные раны разговорами. Долгое время на жестких койках ворочались и крякали бойцы, скрипя разбитыми пружинами. Кашляли, словно туберкулезные, хотя больных в лагере не было; Комбат внимательно следил за здоровьем людей.

А потом вдруг мощно, как трактор, захрапел Барин. Он даже храпел важно, не зря его так прозвали. Барина растолкали; он проснулся, поперхнувшись храпом, но через несколько минут снова принялся жалобно посапывать, словно бы проявляя недовольство, затем все увереннее, набирая силу и мощь, смело заявляя о своих правах. И вновь не сдерживаемый, могучий мужицкий храп принялся раздирать ему глотку. Храп был бичом Базы, помимо редких вспышек педикулеза и несвежих портянок.

-Да заткните ему пасть, наконец! - раздался громкий свистящий шепот. Кто-то встал, начал возиться у койки Барина. Тот снова проснулся, сдавленно заматерился. Босые ступни прошлепали обратно к своей койке. Натружено заскрипели пружины. Барин повернулся на бок и принялся долго и протяжно вздыхать. Тяжелое, свистящее, дыхание разносилось по всей казарме. Казалось, у Барина начинается астма.

Антон начал засыпать, но тут, как назло, громко топая сапогами, вошел Осипенко, дневальный, явившийся будить ночных караульных. Подойдя к койке Борисова, он начал его энергично тормошить. Тот упорно не хотел просыпаться. В темноте слышалось рассерженное бормотание Осипенко и мычание из-под одеяла.

-Так, Борисов! Отставить скулеж! Горячев, где ты там? - раздался вдруг в темноте четкий спокойный голос Комбата. Он, как всегда, все видел и все слышал. Вообще-то Комбат ночевал не в казарме, а в своей комнате на третьем этаже, была у него такая привилегия.

Не то чтобы он брезговал бойцами, нет. Были у него две собаки - одна больная сахарным диабетом старая немецкая овчарка, которой он обеспечивал индивидуальный уход и не хотел оставлять одну. В казарме ей места не было, и решил он поселиться в одной из пустующих комнат. Только ради своей старой собаки. Гамов поговаривал, что собаку тот любит куда больше бойцов и даже выделяет ей отдельную кровать в одной из комнат. Была у Комбата и еще одна овчарка, колли, тоже немолодая. Обеих он подобрал уже на Васильевке и очень привязался к питомцам.

Были ли правдивы утверждения Гамова, Антон не знал. В конце концов, он признавал право Комбата на собственную жилплощадь. Лично Антон давно привык ночевать в общей палате, так что вполне мирился с обществом остальных. Больше всего его поражала сверхъестественная способность Комбата неожиданно и бесшумно появляться там, где его не ждали. Было что-то в Комбате нечеловеческое. Странное...

Нытье прекратилось. Долговязый худой как дистрофик Борисов что-то сонно бормоча, встал, начал натягивать штаны. Завозился Горячев. Сменные ушли на караул, подталкиваемые Осипенко. Снова все затихло. Успокоились разбуженные бойцы. Пружины затихли. В темноте и тишине Антон и впал не то чтобы в сон, но в какую-то дремотную одеревенелость, как бывало у него при особенно сильной усталости. Не то спишь, не то дремлешь, не то бредишь. Лежишь, потея. Жарко, словно у тебя повышенная температура.