Пандемониум

Все кончено, остается одно — идти ко дну. Часы смыкаются вокруг меня, как стенки могилы.

Спустя какое-то время я слышу шаркающие шаги, а потом эхо смеха и разговоров. Ну, хоть на этом можно сконцентрироваться. Я пытаюсь угадать, сколько людей принимает участие в разговоре, но мне удается лишь различить низкие голоса парней и мужчин, тоненькое хихиканье и редкие вспышки смеха. Один раз я слышу, голос Рейвэн, она кричит: «Ну хватит! Хватит!» Но в основном все это похоже на звучащую где-то вдалеке песню.

Конечно, то, что в Дикой местности девушки и парни живут в одном доме, логично. В конце концов, в этом весь смысл — свобода выбирать, свобода быть рядом, смотреть друг на друга, касаться, любить. Но одно дело — представлять это, другое — оказаться в такой реальности. Разница так велика, что я невольно начинаю паниковать. До встречи с Алексом я все свои неполные восемнадцать лет свято верила в систему, на сто процентов была уверена в том, что любовь — это болезнь, что мы должны защищать себя от нее, что девушки и юноши не должны общаться, потому что заразиться можно даже от одного взгляда, от одного прикосновения. И хоть общение с Алексом изменило меня, я не могу взять и стряхнуть с себя этот страх. Просто не могу.

Я закрываю глаза, делаю несколько глубоких вдохов, стараюсь пробиться сквозь реальность и снова погрузиться в сон.

— Ладно, Блу [2], уходи отсюда. Пора спать.

Я распахиваю глаза. В дверном проеме стоит девочка лет шести-семи и с интересом за мной наблюдает. Она худенькая и очень загорелая, на ней грязные джинсовые шорты и хлопчатобумажный свитер размеров на четырнадцать больше, чем надо, он такой большой, что падает у нее с плеч и обнажает острые лопатки. Волосы у нее светлые и сальные, они длинные, почти до пояса, а на ногах у нее ничего нет. Рейвэн с тарелкой в руках пытается обойти девочку.

— Я не устала.

Девочка не отрывает от меня глаз, она прыгает с ноги на ногу, но в комнату пройти не решается. У нее глаза удивительного цвета, как ярко-синее небо.

— Не спорь, — говорит Рейвэн и на ходу легонько подталкивает девочку бедром, — Иди отсюда.

— Но…

— Блу, правило номер один? — уже строже спрашивает Рейвэн.

Блу кусает ноготь на большом пальце и бормочет:

— Слушать Рейвэн.

— Всегда слушать Рейвэн. А Рейвэн сказала тебе, что пора спать. Теперь давай отправляйся в постель.

Блу с разочарованным видом смотрит на меня в последний раз и убегает.

Рейвэн вздыхает и закатывает глаза, потом она придвигает к моей кровати стул и садится.

— Извини, — говорит она, — всем до смерти охота посмотреть на новенькую.

— Кому «всем»? — переспрашиваю я.

В горле у меня пересохло, сама я не могу встать с кровати и дойти до раковины, впрочем и так понятно, что воды в кране нет. В Дикой местности не может быть водопровода, все коммуникации разбомбили много лет назад во время блица.

— То есть я хотела спросить: сколько вас здесь?

Рейвэн пожимает плечами.

— Ну, знаешь, никогда нельзя сказать точно. Люди приходят и уходят, перемещаются между хоумстидами [3]. Прямо сейчас нас здесь двадцать или около того, но в июне у нас тут бывает до сорока флоутеров [4], а зимой мы вообще закрываем этот хоумстид.

Я киваю, хотя все эти «хоумстиды» и «флоутеры» сбивают меня с толку. Алекс мне почти ничего не рассказывал о Дикой местности. На неконтролируемых территориях я была всего один раз, нам тогда удалось успешно пересечь границу и вернуться обратно. Это было до нашего большого побега.

«До нашего большого побега».

Я стискиваю кулаки так, что ногти впиваются мне в ладони.

Рейвэн пристально смотрит мне в глаза:

— С тобой все в порядке?

— Я бы воды попила, — отвечаю я.

— Вот, держи.

Рейвэн передает мне тарелку, на тарелке два маленьких круглых пирожка, они похожи на оладьи, только темные и более зернистые. Потом она берет с полки в углу мятую консервную банку, зачерпывает ею воду из одного из ведер под раковиной и приносит мне. Остается только надеяться, что это ведро не служит по совместительству как емкость для рвоты. Рейвэн замечает, что консервная банка вызывает у меня некоторое удивление.

— Тут со стаканами проблема, — объясняет она и добавляет: — Бомбардировки.

Рейвэн произносит это слово так обыденно, как домохозяйка — «грейпфрут» в продовольственном магазине. Как будто такое происходит в мире чуть ли не каждый день. Она снова садится и отбирает смуглыми пальцами несколько прядей своих длинных волос и начинает с задумчивым видом заплетать косичку.

Я подношу банку к губам, края у нее с зазубринами, так что пить приходится осторожно.

— Мы здесь умеем обходиться малым, — с гордостью в голосе говорит Рейвэн. — В ход идет все — отбросы, хлам, кости. Ты увидишь.

Я перевожу взгляд на тарелку, которая лежит у меня на коленях. Есть хочется, но слова «отбросы» и «кости» наводят на неприятные мысли.

Рейвэн смеется, видно, она поняла, о чем я думаю.