Пандемониум

Рейвэн встает из-за стола и идет в направлении коридора.

— Ты не должна чувствовать себя виноватой, Лина, — говорит она. — Пойми, это война.

— Ты не понимаешь? — Я возвращаю ей слова, которые она сказала мне после того, как умерла Мияко: — Ты не можешь указывать мне, что чувствовать, а что не чувствовать.

Рейвэн качает головой, я вижу по ее лицу, что ей меня жаль.

— Он… Джулиан правда тебе нравится?

Я не могу произнести ни слова и только киваю в ответ.

Рейвэн устало трет лоб и снова вздыхает. В какой-то момент мне кажется, что у меня появилась надежда. Она сейчас сдастся и согласится помочь мне.

Но когда Рейвэн снова смотрит на меня, ее лицо не выражает никаких чувств.

— Завтра мы уходим на север, — говорит она, и мне становится понятно, что разговор окончен.

Джулиан ради нас отправится на виселицу, а мы будем улыбаться и мечтать о победе. О победе, которая скоро придет, как подернутый дымкой кроваво-красный рассвет.

Остаток дня проходит как в тумане. Я брожу из комнаты в комнату. Ко мне поворачиваются люди, улыбаются, смотрят, точно ждут чего-то, а когда я их не узнаю, снова отворачиваются. Видимо, это члены Сопротивления. Я вспомнила лишь одного из них, это парень — ровесник Тэка, который принес нам в Убежище новые идентификационные карточки. Я ищу женщину, которая привезла меня сюда, но не вижу никого, кто бы выглядел или говорил так, как она.

— Я хожу по складу и прислушиваюсь. Судя по всему, мы в двадцати милях к северу от Нью-Йорка, возле южной границы города под названием Уайт-Плейнс. Наверное, мы подключились к их электросети — у нас есть свет, радио и даже электрическая кофеварка. Одна из комнат завалена палатками и спальными мешками — Тэк и Рейвэн подготовились к переходу. Я понятия не имею, сколько человек пойдет с нами, но кто-то наверняка останется. Кроме большого складного стола, стульев и раскладушек в спальной комнате, мебели здесь нет. Радиоприемник и кофеварка стоят в «гнезде» из сваленных на цементный пол проводов. Радио включено весь день напролет, и, куда бы я ни пошла, до меня долетают сквозь тонкие стены его сигналы.

— «Джулиан Файнмэн… глава молодежного отделения «Америка без делирии» и сын президента организации…»

— «…сам — жертва заразы…»

— И на каждой станции одно и то же. Они все рассказывают одну историю.

— «…обнаружен сегодня…»

— «…в данный момент под домашним арестом…»

— «Джулиан… ушел со своего поста и отказался проходить процедуру исцеления…»

Год назад об этом даже не стали бы сообщать. Историю бы замолчали, так же как после смерти брата Джулиана постепенно из всех публичных источников изъяли информацию о его существовании. Но после инцидентов многое изменилось. Рейвэн права в одном — теперь это война, и враждующие стороны нуждаются в своих символах.

— «…чрезвычайное собрание Комитета регуляторов Нью-Йорка… решение суда… приговорен к смертной казни через повешение… завтра в десять часов утра…»

— «…некоторые называют эту меру излишне суровой… общественность выступает против АБД и КР Нью-Йорка…»

Я впадаю в оцепенение, как будто зависаю во времени и пространстве. Злость отступает и сходит на нет, а вместе с ней и чувство вины. Я абсолютно ничего не чувствую. Джулиан завтра умрет. Я помогла ему умереть.

Все это было заранее спланировано. И мысль о том, что процедура исцеления для Джулиана в принципе равносильна смертельному приговору, не приносит облегчения. Мое тело сковывает лед. На мне толстовка, наверное, кто-то мне ее дал, но я все равно не могу согреться.

— «…официальное заявление Томаса Файнмэна…»

— «За решением Комитета регуляторов стоит АБД… Соединенные Штаты в критическом положении, мы не можем больше терпеть тех, кто приносит нам вред… мы должны создать прецедент…»

АБД и Соединенные Штаты Америки больше не могут позволить себе оставаться толерантными. Сопротивление набирает силу, оно распространяется под землей — в туннелях, в норах, в темных сырых местах, там, где они не могут нас достать.

Поэтому власти решили преподать нам кровавый урок — публичную казнь.

За ужином я умудряюсь что-то съесть. Я уверена, что Рейвэн и Тэк воспринимают это как знак примирения, хотя смотреть в их сторону я по-прежнему не могу. Они натянуто смеются, пытаются шутить и громко рассказывают четырем товарищам, которые сидят вместе с нами за столом, разные истории и анекдоты. И все равно радио-голос проникает сквозь стены, как шипение ядовитой змеи.

— «…других заявлений ни от Джулиана, ни от Томаса Файнмэнов не последовало…»