Пандора

Что все трое братьев Кумб умерли от рук Иезекии. Дора хмурится. Нет, пифос в этом винить нельзя. Наполеон Бонапарт? Но все его действия продиктованы его собственной волей. И вину за все постигшие Европу беды можно возложить на Наполеона, который уже многие годы грозит Англии вторжением. Что же до ненастья… Она снова выглядывает в окно. Снегопад, завывание ветра, кусачий мороз. Или нескончаемый ливень. Но сейчас ведь зима, разве можно в такое время года ожидать благоприятных погодных условий? Дора мимолетно вспоминает гостей леди Латимер, которые на следующий день после суаре мучились расстройством желудка. Возможно, во всем повинна обезьянка с ее шустрым хвостом. И все же…

Почему самой Доре это кажется дерзостью – верить в силу пифоса?

Чтобы гончарное изделие было погребено под землей и не получило ни единой царапины в течение многих тысяч лет? Небывалый случай. Понятно, что пифос мог бы прекрасно сохраниться, не соприкасаясь с вредоносным открытым воздухом. Но ведь его смыло под землю наводнением – и это просто чудо, что бурные воды его не повредили. Даже при том, что пифос остался цел при разрушительном потопе, ее родителям пришлось вырыть довольно глубокий котлован, чтобы извлечь его из-под земли, где он был погребен. А когда произошел тот обвал почвы, почему же пифос вновь не пострадал? Даже если он уцелел, то второе наводнение и новые раскопки уж точно нанесли бы ему урон. А если он и тогда остался целехонек, то кораблекрушение уж точно бы его не пощадило. Но и на этот раз он не был поврежден…

Дора мотает головой. Чем все это можно объяснить?

К тому же пифос говорил с ней… разве нет? Она же слышала голоса. Рыдания. Возможно, она себе это вообразила, как и все прочее…

Но Гермес, Гермес же ничего не вообразил! Гермес почувствовал что-то недоброе. И в ту первую ночь он отказывался спускаться вместе с ней в подвал, был необычно беспокойным. Она вспоминает, как он поспешно вылетел наружу, стоило ей прошептать имя Пандоры. А как сосредоточенно он клевал крышку пифоса перед тем, как…

Дора опускает карандаш.

Так вот оно что.

Записка, свернутая в трубочку или сложенная в крошечный квадратик, скорее всего, была спрятана в крышке, так что она ее сразу и не заметила. Вот почему Гермес так яростно распушал перья, словно защищался, когда она проходила мимо его клетки, вот почему он тогда так забеспокоился…

Дора изо всех сил зажмуривается, чтобы не дать слезам политься из глаз.

Иезекия убил ее любимую птицу ради клочка бумаги, который ему даже не принадлежал.

В седьмом часу, когда Дора уже умылась, оделась и поела, ливень прекратил свою атаку на город. Теперь она направляется прямиком к Эдварду, зная, что тот давно вернулся из своей переплетной мастерской.

Экономка – дородная женщина со множеством подбородков – указывает ей на узкую площадку второго этажа, и Дора, прижав свой альбом к груди, громко стучит в дверь.

– Дора! – восклицает Эдвард в изумлении. – Какими судьбами…

Он краснеет. Его рубаха выпростана из-за пояса, развязанный галстук болтается на шее, светлые волосы на висках – мокрые, и Дора понимает, что застала его за совершением туалета.

– Я… – Дора пытается успокоиться. После того как мистер Эшмол поведал ей о прошлом Эдварда, она не знает, как вести себя с ним, что теперь чувствовать. Ее прежний гнев теперь превратился скорее в ноющую боль, и по мере того как она больше узнает его… Что ж, это многое меняет.

– Дора?

– Я подумала, вам следует знать, что я закончила копировать пифос. Для вашего…

Слова застревают у нее в горле. А он как будто бы стряхивает с себя смущение.

– Конечно! Прошу вас, входите!

Он отступает в сторону. Чуть пригнув голову, Дора входит.

Она впервые видит его жилище. Комнатки, в которых он ютится, размером не больше ее чердака, но здесь, отмечает она, чисто, тепло и вполне уютно: ни облупленных оконных рам, ни изъеденных древесными жучками потолочных балок. Дора улавливает плесневелый запах старых книг и тонкий аромат свечного воска. Она с интересом озирается вокруг, видит книжный шкаф, задвинутый в альков рядом с узким камином, в котором весело пляшут языки пламени, письменный стол у окна, заваленный листами бумаги, исписанными убористым текстом.

– Простите мой беспорядок! – Эдвард мечется по комнате, сгребает в охапку разбросанные чулки, сорочки, обувь и стоит, сконфуженный и взволнованный. – Дайте мне минутку, я только… – и убегает, ныряя в крошечную спаленку слева и унося с собой мятую одежду.

Дора подходит к письменному столу, достает из альбома листы с рисунками пифоса, раскладывает их по порядку – и случайно задевает нижний лист рукописи, который сразу привлекает ее внимание. В глаза бросается абзац. Она откладывает в сторону свои листы с рисунками, чтобы получше разглядеть текст.