Пандора

Как только мистер Лоуренс начинает спускаться в подвал, Дора затворяет подвальные двери. Она слышит его шаги – подошвы шуршат по каменному полу, – и ее рука вцепляется в перила из необструганного дерева так крепко, что в кожу вонзаются занозы.

– Справа от вас есть трутница. На ящике. Вы можете…

– Нашел!

Резкий скрип трута, потом вспышка, и Дора видит между пальцев мистера Лоуренса янтарный язычок пламени. Он зажигает первую свечу в канделябре как раз в тот момент, когда Дора достигает нижней ступеньки. Она вглядывается в его лицо – в тусклом свете оно кажется смертельно бледным.

– Давайте, – она дожидается, пока мистер Лоуренс зажжет вторую свечу, и забирает у него первую, – я зажгу остальные.

Дора занимается остальными подсвечниками, после чего бережно пересаживает Гермеса с плеча на спинку стула. Взъерошенная птица начинает бегать по деревянной спинке, словно по канату. Обернувшись, Дора видит, что мистер Лоуренс, нагнувшись и уперев руки в колени, изучает вазу. Когда она подходит к нему, он устремляет на нее взгляд, и сердце Доры отчаянно бьется в груди.

– Что скажете?

Мистер Лоуренс выпрямляется.

– Что ж, – он снимает шерстяной шарф с шеи и мнет его в руках – то ли нервно, то ли восторженно, Дора не может решить. – Она безусловно выглядит подлинной. Чтобы удостовериться в этом, мне, вероятно, придется провести анализ материала. Иначе я не смогу точно определить возраст вазы, и кроме того, мне надо увидеть ее дно.

– Зачем? – спрашивает Дора.

Мистер Лоуренс коротко улыбается. На его щеки возвращается румянец.

– Изготовители фальшивок обычно ставят клеймо на дне изделия. Все ваши так называемые восточные артефакты, – продолжает он, – имеют клейма, которые, как правило, некорректны. Но изготовители фальшивок все равно упрямо ставят их, потому как полагают, что это поможет одурачить покупателей и убедить их в подлинности изделия. Однако греческая керамика маркировалась редко. Относительно небольшое количество афинских ваз имеют личное клеймо художника или гончара. Дело в том, что гончар и художник не всегда были одним и тем же человеком, хотя и такое случалось.

– Что вы хотите этим сказать?

– Только то, что одни гончары сами расписывали свои произведения, а другие посылали готовые изделия другим художникам для росписи. Но мастера подделок не принимают это в расчет. Они зачастую помечают дно сосудов клеймами, не имеющими никакого смысла с точки зрения стиля, места или времени изготовления. А это, – добавляет мистер Лоуренс, указывая на вазу, – пифос, а не обычная ваза. Их гораздо труднее копировать хотя бы из-за внушительного размера. У изготовителей подделок просто не хватит терпения.

Дора хмурится. Это слово ей знакомо, всплывает, как призрак, из глубин памяти.

– Пифос?

Еще несколько мгновений назад мистер Лоуренс казался оживленным, но теперь он замирает, словно застигнутый на месте преступления.

– Пифос, – объясняет он со знанием дела, – это огромный глиняный сосуд, который древние греки использовали для хранения больших запасов продуктов, зерна например, или жидкости вроде вина и масла. А вы не знали?

Дора вздыхает, отходит от него и ставит свечу, что держала в руке, обратно в канделябр.

– Как я уже вам говорила, мистер Лоуренс, я не знаток древностей. Все мои скудные познания – это детские воспоминания. Я живу в окружении подделок, но знаю об этом только благодаря тому, что многие годы наблюдала, как дядюшка управлял магазином. Я бы никогда не смогла сказать, чем простая ваза отличается от пифоса, точно так же, как не смогла бы… – Дора осекается и оттого, что не может придумать пример, и оттого, что мистер Лоуренс смотрит на нее несколько насмешливым взглядом. – Мне жаль, что я вас разочаровала, сэр, – заканчивает она фразу запальчивым тоном.

Но он качает головой.

– Я не разочарован, – тихо говорит он. – Признаюсь, я знаю такие вещи только потому, что много читал. Полагаю, – добавляет он с иронической гримасой, – что мы с вами оба дилетанты.

– Но вы знаете намного больше, чем я могла бы мечтать.

Пауза.

– Это вас печалит?

Вопрос удивляет Дору еще и потому, что мистер Лоуренс, оказывается, читает ее, как раскрытую книгу. Она медленно подходит к вазе – пифосу! – и кладет руку на крышку.

– Да, – соглашается она. – Если бы мои родители были живы, они бы меня многому обучили. А дядюшка, который в этом отлично разбирается, предпочел держать меня подальше от древностей. Тебе эти знания просто без надобности, так он говорил, – Дора чувствует, как в ее душе поднимается горячая волна гнева, и она прижимает ладонь к холодной глине. – Если бы мне выпала возможность, я бы преобразила этот магазин!

Мистер Лоуренс стоит почти вплотную к ней. Шарф, который он только что мял в пальцах, свисает с его рук. Дора бросает на мистера Лоуренса робкий взгляд. В золотистых отблесках пламени свечей она видит легкую щетину на его подбородке.