– Да, мадам, – еле слышно отвечает Дора.
Спорить тут не о чем.
– Хорошо. Горацио, – добавляет старуха чуть более благодушным тоном, давая понять, что разговор окончен, – нам пора!
Лакей в мгновение ока оказывается подле хозяйки и с низким поклоном выставляет изогнутую руку. С невероятно жеманной широкой улыбкой леди Латимер берет его под локоть, и Дора с мистером Клементсом разинув рты наблюдают их отбытие.
Глава 23
Мистер Клементс забрал эскизы и заверил Дору – отчасти неохотно, отчасти извиняясь, – что она получит долю вознаграждения, выплаченного ему леди Латимер.
– Возможно, – добавил он, когда Дора закрывала альбом, – я слишком скоропалительно вынес свое суждение. Возможно, – он хотел сказать что-то еще, но осекся, глаза за стеклами очков заморгали, как у совы, а впалые щеки порозовели. Дора вежливо извинилась, сославшись на дела, и пообещала прийти к нему через неделю. Ей было достаточно стать свидетельницей унижения мистера Клементса и не хотелось усугублять его чувство неловкости сверх необходимого – она же получила все, что хотела. В конце концов, думала Дора, шагая по грязным улицам в направлении дома и чувствуя, как ее приподнятое настроение постепенно тает с каждым шагом, у нее есть и другие заботы.
И вот теперь Дора глядит на каретные часы на полке шкафа и задумчиво покусывает пухлую верхнюю губу. Без четверти час.
Она не сообщила Иезекии о визите леди Латимер. Как она может ему об этом сказать, не упомянув того факта, что на протяжении целых двух недель каждую ночь тайком проникала в подвал? И что ей известно и о пифосе, и обо всем прочем. Дора никогда не боялась дядюшку, но его гнев, в который он так легко впадает, вызывает у нее сильную тревогу, особенно теперь – тут Дора вспомнила о Лотти, – когда он стал проявлять свою ярость с помощью кулаков.
Она рассказывала Эдварду о предстоящем визите леди Латимер накануне вечером, когда прорисовывала детали кузнечного горна Гефеста, а он вносил в записную книжку размеры лекифа – амфоры для масла, расписанной красными фигурами[37]. Эдвард выразил удовлетворение этой новостью (поначалу, она заметила, по его лицу промелькнула даже тень облегчения), а Дора вполголоса поведала о своих опасениях в связи с возможной реакцией Иезекии.
Он оторвался от своих записей и, задумавшись, произнес:
– Вы можете просто сказать ему правду.
– Что я напоила его джином до бесчувствия, тайком сняла с его шеи ключ и сделала с него слепок, пока он спал?
Эдвард на это ничего не сказал, казалось, утратив дар речи.
– Теперь вы понимаете, что я в безвыходном положении? Я воровка! Я злоумышляла против него.
Эдвард вновь задумался, прежде чем ответить.
– Но если он вас обвинит, вы имеете право обвинить его!
– И что я скажу, Эдвард?
– Это будет отличный повод выяснить раз и навсегда, является ли его торговля законной. Не забывайте, Дора, очень может статься, что он ведет свои дела добропорядочным образом.
Дора со вздохом качает головой. Она знает: надежда, которую лелеет Эдвард, напрасна.
– Он солжет.
– Тогда попросите его открыть несгораемый шкаф и доказать это документами.
– Он не станет этого делать. – Дора облизала нижнюю губу. – Вы же понимаете, не правда ли, что, как только Иезекия узнает, что я бывала в подвале, вашим визитам сюда придет конец?
В ответ Эдвард улыбнулся, хотя ничего веселого в его улыбке не было.
– Давайте начнем беспокоиться, когда нам придется об этом думать. Если придется.
Со стороны подвальной лестницы раздается скрип ступенек. Дора смотрит на большую двойную дверь, и в этот самый момент Иезекия выходит из подвала. Его лицо бледно, покрыто испариной, и Дора с некоторой тревогой смотрит за тем, как он хромает к ней.
– Дора, я немного передохну. А ты сиди тут и никуда не уходи, пока я не скажу. – Он утирает лицо носовым платком, обтирает атласным квадратом ткани мясистую шею, которая прет, точно поднимающееся тесто, из-под его галстука. Прежде чем он засовывает платок обратно в жилетный кармашек, Дора замечает на нем пятна пота.
– Но, дядюшка… – Она делает глубокий вдох. – К вам скоро прибудет визитер.
Иезекия непонимающе смотрит на нее.
– Визитер?
– Ну да, ле… – И тут, как по заказу, ко входу в магазин подкатывает черная карета. Дора выпрямляется за прилавком. От волнения у нее потеют ладони. – А вот и она!
– Кто? – спрашивает Иезекия, разворачиваясь к двери на пятке здоровой ноги.
Дора видит, как вчерашний лакей помогает старой даме выйти из кареты. У Иезекии слегка отвисает челюсть, когда он замечает герб на дверце экипажа. Этот герб означает деньги – любимый товар Иезекии, который он ценит больше всего на свете.
– Дора, – произносит Иезекия сдавленным голосом. Он еле ворочает языком, который, похоже, ощущается им как кляп. – Что ты наделала?
Но дверь уже отворяется, колокольчик, подпрыгивая на своей пружинке, звенит, и Дора не успевает ответить дядюшке.