Пандора в Конго

В своей книге я написал, что Маркус передал бутылку Амгам. Она, движимая любопытством, разглядывала ее, пока не услышала, как Гарвей произнес слово «шампанское». И тогда она бросила бутылку вниз, вспомнив обо всех ужасах, которые сопровождали это слово. Так я написал в первом варианте своей книги. Однако должен признаться, что Маркус рассказал мне совсем другую историю. Просто в этом фрагменте я позволил себе некоторую вольность; причиной тому были моя увлеченность литературой и моя любовь к Амгам. Прошло довольно много времени, прежде чем я осознал несоответствие между записями, которые сделал в тюрьме, и текстом книги. Чтобы избавиться от своих чувств и навсегда забыть о книге, я решил просто воспроизвести в ней точный рассказ Маркуса, и в третьем издании хотел исправить этот фрагмент. Однако издатель попросил меня не трогать его, считая, что Амгам, пьющая из горлышка бутылки, вряд ли может стать украшением романа. Дело происходило в двадцатые годы в разгар действия сухого закона, а издательство поддерживало постоянные контакты в Соединенных Штатах, где рассчитывало продать огромное количество экземпляров моей книги. Позднее, в пятом издании, я опять стал настаивать на исправлении этой ошибки. Но к этому времени я уже продал права на роман другому издательству, и там меня тоже стали умолять не трогать этот пассаж. Новый издатель был большим поклонником символов в литературе и утверждал, что данный жест Амгам необходимо было сохранить: мятежная героиня восставала, таким образом, против людского общества и против общества тектонов, коррумпированность которых воплощалась в бутылке шампанского. Я не стал спорить. В шестидесятые годы новое издательство возвратило к жизни книгу, которая уже практически была предана забвению. И опять меня попросили не трогать фрагмент с шампанским. Экологические теории были в моде, и отказ Амгам от употребления напитка, производство которого связано со столь сложными технологиями, означал интеграцию пары в естественную среду и ля-ля-ля, ля-ля-ля… И наконец, при последнем издании книги издателем оказалась женщина. Она считала, что освобожденная женщина должна была разбить бутылку шампанского вдребезги, поскольку в повествовании слово «шампанское» превратилось в синоним власти мужчин в обществе. Одним словом, на протяжении шестидесяти лет я не смог привести этот фрагмент в соответствие с рассказом Маркуса Гарвея. Теперь, наконец, я исправлю свою ошибку.

По версии Маркуса, по проклятой версии Маркуса Гарвея, выходило, что парочка напилась допьяна, прикончив пятилитровую бутылку шампанского. Вот что, черт побери, рассказал мне с самого начала Гарвей. И все тут.

24

Стоит ли говорить, что я ощущал себя взобравшимся на гигантское дерево? К этому времени я уже полностью отождествлял себя с Маркусом Гарвеем.

Думаю, что даже самый талантливый писатель в мире не мог бы описать ту силу притяжения, которая влекла друг к другу Маркуса и Амгам. Просто сказать, что они были счастливы, было недостаточно. Так естествоиспытатель сообщает, что жуки и бабочки – это насекомые. Великолепно. Но мы так и не узнаем разгадки самой прекрасной из тайн природы: какая сила может заставить жука и бабочку полюбить друг друга.

Поскольку я не чувствовал в себе таланта описать чувства Маркуса и Амгам, то решил ограничиться только рассказом об их жизни на вершине гигантского дерева. Естественно, цензура того времени вынуждала меня использовать чудовищные фигуры умолчания. Почему? А как вы думаете, чем занимались на этой зеленой вершине Амгам и Маркус? Конечно, любовью – день и ночь, без отдыха и передышки. Теперь, шесть десятилетий спустя, я испытываю трудности совершенно иного характера: описание сексуальных упражнений никаких литературных выгод не сулит, а все человеческие чувства, по моему твердому убеждению, уже давным-давно разложены писателями по полочкам. Одним словом, что бы я ни написал, мне не удастся проявить оригинальность, а потому я просто скажу, чем они занимались, и дело с концом: они трахались.

Поместите два обнаженных тела на вершину дерева, дайте им любить друг друга, пусть они делают все, что им заблагорассудится. Когда Маркус обнимал невероятно гибкий стан Амгам, ему казалось, что у нее не было костей. И напротив, стоило ее телу перейти границу блаженства, как оно превращалось в подобие сухой ветки, готовой разлететься в щепки. На деревьях вокруг их убежища, под ними, собрались стаи обезьян. Стоны любовников возбуждали или возмущали их, а может быть, и то и другое вместе, как это случается с толпой старых пуританок, и они вторили страстному дуэту резким визгом, который переливался тысячами тонов.