Пандора в Конго

Раньше я уже упоминал о том, что Уильяму и Ричарду очень нравилась охота. С тех пор как работы на прииске наладились, у братьев стало больше свободного времени. Пепе мог в одиночку следить за рудокопами под землей, а те несколько счастливцев, которым выпадало отмывать золото в лотке на поляне, проявляли безграничную покорность. Кроме того, в случае необходимости Пепе всегда мог позвать Маркуса, который неподалеку варил похлебку в котле. Однако Пепе никогда не прибегал к его помощи. Менее подозрительный и более здравый, чем у братьев Краверов, взгляд заметил бы сразу, что негры не проявляли ни малейшего желания поднять бунт; они даже не пытались утаить ни одной крупинки золота.

Однажды утром Маркус сопровождал Ричарда на охоту. Им надо было добыть какую-нибудь крупную дичь – буйвола или оленя, чтобы накормить отряд рудокопов. Старший Кравер присел на корточки, рассматривая следы на глинистой почве. Затем обернулся к Маркусу и проговорил:

– Беги за Уильямом! Здесь неподалеку бродит лев. – Он словно хотел раззадорить самого себя. – Черт возьми! Мы убьем льва!

– А что, если Уильям сейчас у себя в палатке и очень занят? – спросил Маркус. – Вряд ли он захочет, чтобы его прерывали.

– Делай что тебе говорят, – приказал Ричард. – Ты сам как думаешь, что важнее для Уильяма: охотиться на льва или трахать беляночку?

Гарвей подчинился, хотя прекрасно знал, что его предчувствия сбудутся: Уильям обругал его последними словами, когда Маркус окликнул его, подойдя к палатке. Но и предположение Ричарда оказалось верным: младшего Кравера прельщала мысль об охоте на льва. Уильям вышел из палатки совершенно голый и, поспешно одеваясь, распорядился:

– Да, кстати, Маркус, подмети в палатке. Там очень грязно.

Потом он исчез среди деревьев, а Гарвей вошел в палатку. Потолок был такой низкий, что ему пришлось встать на колени. Маркус принялся подметать пол метелкой, которую он самолично сделал из черных ресниц слона, убитого братьями Краверами, и исподтишка следил за Амгам, которая сидела в глубине палатки. Ему было стыдно смотреть ей в глаза. Возможно, Уильям насиловал ее как раз перед его появлением. Маркус продвигался в глубь палатки, понимая, что рано или поздно окажется перед девушкой.

Она не выглядела слишком удрученной. Широко открыв возведенные к потолку глаза, Амгам медленно проводила по обнаженной груди и животу рукой. Ее пальцы касались волос на лобке и снова поднимались вверх. Казалось, она приказывала своим чувствам замереть. В палатке находилось только ее тело, а она сама была далеко.

Амгам не боролась с болью. Вместо этого она извлекала ее из себя и рассматривала, словно это было некое чуждое ей животное. Маркус подумал, что суть ее тайны в том, что девушка понимала боль по-иному, чем мы. И тогда он понял, что Амгам – самое высокоорганизованное живое существо из всех, что собрались на прогалине. Это явилось для него такой же непреложной истиной, как то, что Англия находится очень далеко или что в сельве есть деревья.

Маркус продолжал подметать пол в палатке. Долгие месяцы службы у Краверов превратили его в раба, механически выполнявшего приказы. Неожиданно метелка зацепила какой-то незнакомый ему предмет. Сначала он не мог понять, что это, и поднял его в воздух двумя пальцами. Перед ним качался тонкий каучуковый мешочек с какой-то жидкостью. Маркус с отвращением выбросил презерватив.

Тошнота подступила к его горлу. На этой поляне в Конго реальность и вымысел были враждующими нациями, постоянно наступавшими на территорию противника. Уильям насиловал Амгам, но страх заразиться какой-нибудь болезнью преследовал его. А он, Маркус, сейчас подметал пол ресницами слона. Гарвей почувствовал, что пьянеет, словно в воздухе палатки был разлит ром. Смех едва не сорвался с его губ, но бедняга сдержался, понимая, что стоит ему громко рассмеяться, и он сойдет с ума. Маркус обеими руками схватился за голову: как знать, не сделай он этого, может, его уши превратились бы в крылья, и голова взлетела бы с плеч. Гарвей заметил неподалеку фляжку с виски, он схватил ее и сделал большой глоток. Потом бросил обнаженной девушке рубашку и брюки.

– Одевайся, – сказал он, продолжая отхлебывать виски. – Тебе пора домой.

Сначала Амгам не понимала его. Но Маркус был настроен решительно и даже помог ей застегнуть пуговицы на рубашке. Они вместе вышли из палатки. Гарвей решительным шагом вел девушку в сторону прииска, крепко держа ее за локоть. Он двигался так стремительно, что почти тащил ее за собой.

Пепе заметил эту странную пару. Белая девушка была на две ладони выше своего смуглого спутника, который задавал ритм, уверенно шагая на коротких ногах.

– Господин Маркус? Куда вы?

Пепе сказал ему «вы». Это уважительное обращение не обещало ничего хорошего. Маркус не удостоил его ответом, и Пепе окликнул его еще раз:

– Пожалуйста, господин Маркус, не делайте этого.

– Почему? – спросил Гарвей, не поворачивая головы. Он был уже у самого входа в «муравейник».