Панджшер навсегда (сборник)

– По-моему, это утренняя физическая зарядка.

– Не очень-то они похожи на «духов». Пора запрашивать артиллерию. – Савельев вопросительно посмотрел на комбата.

– Пора. Кондрашова сюда!

– Я бы и сам мог дать целеуказание.

– Пусть каждый занимается своим делом, – мягко обрезал Усачев.

– Лейтенант Кондрашов по вашему приказанию…

– Отставить. Цель засек? Вот и докладывай по существу.

– Так точно, засек. Предлагаю работать «Градом». – Встретив сомнение во взгляде комбата, продолжил конкретнее. – Здесь предельная дальность для «Гвоздики», по расчетам, более пятнадцати километров, с учетом износа стволов рассеивание разрывов при стрельбе залпом будет большим, я бы сказал, слишком большим. При стрельбе по площади эффективность залпового огня одной установки «Град» будет выше, чем у гаубичной артиллерийской батареи.

– Все?

– Нет, не все. Я предлагаю открыть огонь без пристрелочного выстрела, произвести залп двадцатью снарядами. – Кондрашов помялся. – И потом, взводом «Град» командует мой однокашник, он в училище лучшим был.

– То есть нас самих он не накроет. И ты в этом ручаешься?

– Не должен, – не оценив юмора, отчеканил лейтенант.

– Хорошо, давай на связь.

За последние несколько минут утренняя физическая зарядка внизу приобрела черты футбольного поединка. Моджахеды на самом деле играли в футбол, это как-то совсем не вязалось с представлениями Усачева об афганцах, а особенно о тех, что совсем недавно заселяли это ущелье и распахивали здесь террасы под пшеницу и кукурузу. Может, это вовсе и не афганцы?

– «Дождь», я – «Контрольный», «Дождь», я – «Контрольный», принимай задачу. – Закончив переговоры, Кондрашов стянул на затылок наушники. – Товарищ подполковник, «Дождь» готов.

– Давай, залп!

– «Дождь», я – «Контрольный». Залп! – После затянувшейся паузы минометчик обернулся к комбату: – Товарищ подполковник, «подарки» в воздухе. Все двадцать!

– Ну, – голос комбата напрягся, – наблюдаем результаты стрельбы.

В ушах звенел холодный утренний воздух, сердце беззвучно, резкими толчками прокачивало в артерии и вены горячую кровь, все замерло, и только вверху, где-то очень далеко, раскачивая самый зенит неба, уловимый лишь самым тонким слухом, нарастал неясный гул. Вдруг это звучание стремительно возросло, но в то же мгновение оно яростно лопнуло, раскроив черно-белым разрывом левый дальний угол «футбольного поля». Эхо взрыва не успело отразиться от ближних скал, как рядом вспух еще один, похожий на гвоздику протуберанец. Секундами позже все поле покрылось клубящимися грязными облаками мерзлой пыли.

Грохот, доносившийся из долины, пробудил спящих солдат, тех, на кого он не подействовал, растолкали сослуживцы.

– Задача выполнена, скоро уходим.

– Зачем же мы сюда приперлись?

– Зачем, зачем. Чтобы тебе задницу поморозить.

– Хватит галдеть. Пятнадцать минут на завтрак, и выдвигаемся.

– «Духов» «Градом» накрыло. Вы посмотрите, что там творится.

Увидеть то, что происходит внизу, без бинокля не представлялось возможным, но сквозь оседавшую пыль уже просматривались неясные, припорошенные этой пылью фрагменты разорванных тел, которые еще недавно принадлежали врагам. Солдаты в долине насчитали их больше двадцати.

– Отличная работа, Кондрашов. – Усачев поблагодарил своего лейтенанта за мастерскую стрельбу. – Давай дивизиону отбой.

– «Дождь», я – «Контрольный». Цель поражена. Отбой.

– Начальник штаба, докладывай в полк, задача выполнена, мы возвращаемся.

* * *

Когда близкий человек нужен тебе, как воздух, а его всё нет и нет, накапливается, нарастает ощущение пустоты, будто бы этого человека уже и не будет. Если же человек умирает, пустота по-настоящему безвозвратна… Старшина Сафиуллин отличался сентиментальностью, остро реагировал на потери близких людей, и к этой декадентской философии, самой первой ее части, оставлявшей надежду, придумал продолжение – природа не терпит пустоты. Кто-то придумал до него? Не важно. Важно, что пустота обязательно закончится, и в этот момент наступит счастье. Момент материализации – вот что такое счастье.

Старшина как раз и размышлял об этом, когда Ремизов материализовался из «вертушки», шедшей второй в паре, он сразу всем своим существом признал ротного и чуть не выронил лоток с куриными тушками, которых успел выменять у вертолетчиков за три литра самогона. Его худое тело стало гуттаперчивым, ватным, а лицо поплыло под натиском набухавших слезных желез, готовых разразиться внезапным паводком.

– Ахмет, кур не урони! – Ремизов посчитал хорошим знаком, что первый, кого он увидел в полку, был не кто иной, как его старшина.

– Товарищ командир, товарищ командир, я… я… Мы вас так ждали, так ждали. – Сафиуллина обуревали нешуточные эмоции, они волнами блуждали по его лбу, щекам, губам, и, если бы не этот лоток, его руки уже терли бы хлюпающий нос.

– Ха, знаю, замполит писал. Все привез, что он просил.

– Да, ладно, главное, что с вами все в порядке. – Слезные железы быстро пересыхали, и вот уже старшина, как прожженный торговец с бухарского базара, улыбался ротному, показывая все зубы сразу.