Панджшер навсегда (сборник)

– Для меня дорога – это и есть судьба. Кто-то со стороны подумает: мёд, а не служба, но это до первого нападения на колонну. До первой подорванной цистерны с соляркой, когда огонь течет, как вода. Но наш комбат умница. Он придумал товарный обмен. И вот вместо того, чтобы отбиваться от снайперов и гранатометчиков – ты только не смейся, – мы торговали с афганцами. Чем придется. Все шло в дело. Ну вот простая вещь для примера. В соседнем кишлаке давно без ремонта простаивал дизель. Наш механик посмотрел, прикинул, на складе дивизии заказал ремкомплект, починил. Дизтоплива, масла у нас как грязи, и вот – дизель работает, в кишлаке свет. Да нам это ничего не стоило, а какое уважение! Это не все, ты знаешь, как они с нами рассчитались? Не поверишь – землю с виноградником выделили в бесплатное пользование. Сажай, что хочешь. Картошка, помидоры, лук, укроп. Так комбат приказал всем из отпуска семена везти, с афганцами, опять же, делились. Два-три урожая помидоров за сезон – как тебе! Весь батальон почти круглый год с овощами. Комбату на пост три раза в неделю свежее молоко и яйца привозили, по пятницам – мясо. Это, конечно, за отдельную плату. У нас таких кишлаков несколько.

– Да это не война, курорт со спецобслуживанием.

– Война, Артем, война. Только у нас на войне всегда были и есть союзники. На участках этих кишлаков ни на посты, ни на колонны никто не нападал. Они «духов» ни в свои кишлаки, ни на дорогу не пускали. Старейшины рисковали, а потому вопросы гарантий оговаривали отдельно. Получалось что-то вроде договора. От них приходит человек, сообщает, что и где произойдет, от нас – залп из танковых пушек. В прошлом году банда Карима их сильно беспокоила, требовала дань и рекрутов. Она и нас беспокоила. Вот и практический результат, и отдельная плата, и взаимопонимание.

– Интересно у вас. А я больше года в Рухе, в Панджшере и нигде не был, если, конечно, не считать пару командировок в Баграм и Чарикар. Вот и весь мой опыт общения с местным населением.

– Знал я одного парня отсюда, из Рухи. Уже год тому. Погиб.

– Год, говоришь, а кто такой?

– Лейтенант, Толиком звали. Фамилию не помню. Прокуратура его тягала.

– Толик? Рыбакин? – Ремизов замолчал, вглядываясь в капитана как в вестника судьбы и пытаясь понять, по каким законам или причинам делает она такие виражи. Этот капитан – последний, кто видел Рыбакина живым.

– Ты знал его?

Ремизов кивнул в ответ. Они молча поднялись, крепко сжав в руках кружки с самогоном, словно боясь их выронить или расплескать.

– Давай помянем. – Горючая жидкость обожгла горло, ударила в голову. Толика нет. Прошел только год или все-таки целая вечность?

– Много я узнал об этой войне, а вот понять… Увольте. Картина как-то не складывается. Бсли я с багажом и уровнем ротного понимаю, что надо завязывать, рубить концы и валить отсюда, неужели там, наверху… Неужели не понимают?

– Как тут уйдешь, если мы увязли, как в болоте? – усомнился Ремизов.

– Как? Надо принять решение – вот как! Включить волю. Потом все станет проще. Конечно, уходить придется с реверансами. Оставлять правительству технику, оружие, боеприпасы. Извиняться за ошибки. Широкую кампанию в мировой прессе устроить, объяснять и свои вынужденные шаги, и внезапный гуманизм. Это небольшая цена. На другой чаше весов жизни тысяч наших людей. И думается мне, что-то еще, что-то очень важное.

– Так мы что, виноваты? У нас в Панджшере несколько месяцев такая рубка идет, как-то не до извинений.

– Все я знаю. И Толик рассказывал. И другие ребята. И не только в Панджшере. Ты Сухова помнишь?

– Восток – дело тонкое?

– Вот-вот. Это не только афоризм. Это сущность. Мы же не понимаем, что здесь происходит. Афганцы несколько столетий пытаются создать свое государство, и у них это не получается. То, что происходит сегодня, – это еще одна попытка, очередная. И вот теперь мы влезли в этот кипящий котел. Какого черта! У нас же нет шансов! Кто-то другой попытается? Хотел бы я посмотреть… Я думал над этим. Понимаешь, им нечего терять. Они бедные. Что я говорю? Они нищие! А у нищих один фетиш – джихад. Но и это полдела. Они к тому же горцы, ну а то, что горцы живут грабежом, это понятно, ты знаешь. Мы – гяуры, а они – воины ислама. И нынешняя местная власть имеет свой интерес в нашей армии – кто-то же должен таскать для них каштаны из огня. Так какой еще нужен анализ? – Не совсем трезвые глаза Морозова вопрошали.

– Понял я тебя, понял. Только ты что-то перепутал. Кто они и кто мы? Лапотники против броненосцев.

– Артем! Броненосцы в латах и панцирях в свое время на Чудском озере тонули и тонули, а лапотники только пальцы загибали, потому что не все считать умели. Все повторяется. Броненосцы… Это не аргумент. – Морозов было вскипел, потом остановился и поднял глаза на своего молодого товарища, в них светилась грусть и особое тепло сочувствия. – Артем, я через три дня буду в Союзе, дома. А тебе и твоей роте еще надо выжить. У тебя все получится. И судьба у тебя нормальная, ты только помни одну вещь: все войны когда-нибудь заканчиваются. И твоя закончится.

* * *