Панджшер навсегда (сборник)

– Повод вполне себе интернациональный. Я знаю, ты открытый человек, честный, ты и сейчас не прячешься, но только не обольщайся. Мы все здесь сажей вымазаны, все, кто остался жив, когда другие умирали, ну и ты вместе со всеми. Ты это поймешь, когда в Союз вернешься. – Савельев говорил спокойно, уверенно, так, как будто с самого начала знал подноготную этой скребаной войны, но постепенно и он стал заводиться. – Ты всё, Афган, Афган, но ведь моральная сторона вопроса никого не беспокоит, никого, начиная с самого верха, с Суслова, Устинова, Андропова, теперь уже упокойников. Если они в свое время решили обкатать армию и укрепить идеологию, то такие как Мордасов с Филипповым и им подобные тупо, без изыска выполняют свое очередное партийное поручение. Не обессудь, наверное, и я ближе к ним. Конечно, если смотреть на вещи трезво, как начальник штаба я не сделал ничего подлого и, даже когда мне предлагали должность комбата, отказался. Не люблю ошибок и тем более не хочу повторять чужих. Ты – совсем другой, наверное, неосторожный. Так что держись, все, что мог, я для тебя сделал. А медаль… Ты уж извини, но в этот раз тебе и медаль не светит.

– Теперь понял, товарищ майор. – Ремизов развел руками, уходя от ответа. Все сказанное Савельевым было утверждением. Ответ и не требовался. – Ну а за политпросвещение спасибо.

После тяжелого разговора с начальником штаба на душе остался неприятный и даже болезненный осадок. И то, что следующим пунктом в плане визита стояла ротная баня, было самым лучшим, что он только мог придумать. Баня, слово-то какое теплое, зовущее, русское. Это вам не сауна, в которой нагреваешься на медленном огне, как колба, начинаешь искрить, когда жар зашкаливает за сотню, потом подгорают уши, плавятся плечи, спина, и если забудешь снять цепочку с личным номером, то и ожог. Баня – другое дело. Медленное томление в полынном тумане. Обильный пот молодит кожу, вместе с ним уходит усталость, смягчаются чувства. А после того как Алексеевич пройдет веничком вдоль всей спины, неописуемое блаженство да и проникнет в самую сердцевину мира. Чем человек отличается от животного? Он знает, что такое счастье, и еще он придумал баню. К тому же тревожные мысли в бане растворяются легко, как горячий пар, и, когда Ремизов вышел из парилки, он почти забыл недавний разговор с Савельевым. Пусть каждый ответит за себя.

Теперь библиотека. Надо сдать прочитанные книги, получить другие и себе, и Кондрашову.

– Здравствуйте, – отвечает на его приветствие Вера, библиотекарь, самая интеллигентная, самая изысканная женщина полка. Она в возрасте, наверное, ей около сорока или больше, но это только придает особый оттенок ее облику. Волосы темно-русым нимбом аккуратно уложены вокруг приподнятой головы, безупречно белый воротничок блузы приоткрывает шею со светлой бархатистой кожей и смуглый треугольник груди. У нее очень хорошая фигура, а небольшой каблук и осанка, полная достоинства, только подчеркивают, насколько она хороша. Но… Вера не слишком красива лицом, иначе она была бы идеальной женщиной.

– Вот, начитался до изнеможения. Не предполагал, что можно так соскучиться по книгам.

– А вы не заглядывали ко мне прежде, если не считать тот единственный случай, когда вы оформлялись.

– Точно. У меня до посещения вашей избы-читальни была только одна книга, и та настольная – боевой устав, часть вторая.

– Это непростительно. – Вера чуть поморщилась, то ли от нескромности офицера, то ли от его вульгарности. – И что же вы теперь прочли? Так, «Граф Монте-Кристо». Ваш вкус понятен, месть всегда привлекала мужчин.

– Ну да, нам есть кому мстить.

– Главное – знать, за что.

Вера загадочно и невесело улыбнулась, ее лицо от этого стало немного приятнее. Она повернулась к нему спиной, наклонилась, чтобы расставить на нижней полке только что принятые и самые читаемые в полку книги. Очертания развитой женской фигуры ниже спины пришли в движение, приняли изящные округлые формы, отчего у Ремизова замерло сердце, и он забыл, зачем пришел в библиотеку.

Получив наспех выбранные книги, он старательно обошел санчасть, чтобы случайно не встретиться с Маликой, с ее влекущими глазами, и отправился в полковой магазин. Там, согласно общему списку, на его имя должен был поступить маленький плоский «Panasonic», умещавшийся в полевой сумке, но увы. Надежда вскинула ресницы, пожала плечами, будет через неделю, максимум – две, а Ремизов провел долгим взглядом по ее талии, бедрам и сделал вывод, что у Веры фигура лучше. Надежда в недоумении оглядела себя и вдруг вспыхнула пунцовыми пятнами.

Проходя в сумерках мимо штаба полка, он чуть не столкнулся носом к носу с Мамонтовым, тот стоял, расставив ноги, суров и пьян, и определенно ждал своего бывшего взводного.

– Честно скажи, откуда идешь, из библиотеки?

– Ты что, Мамонт, ты вообще о чем?

– Честно скажи, кого трахаешь? – Мамонтов мог быть кем угодно, но чтобы ревнивцем? Ремизов удивленно остановился. – Верку не тронь, Верка моя.

– Мамонт, ты что? Вера такая женщина, а ты…