Панджшер навсегда (сборник)

Разводящий, растирая кулаком глаза, сдерживая зевание, отправился в караулку, следом за ним пошел и Саленко, потому что в одиночку поднять сонных караульных у Попова все равно не получилось бы.

– Смена! Подъем! – Помещение не освещалось, а голос разводящего увязал среди недосмотренных снов и наваждений.

– Смена, подъем! – еще громче закричал Попов, в помещении началось неуверенное движение, зашуршали шинели и плащ-палатки, недовольное полусонное ворчанье. – Саленко, давай керосиновую лампу, посвети, я ничего не вижу.

– Уже свечу.

– Расталкивай их, а то разлеглись тут.

– Выходи во двор, построение через пять минут.

– Господи, когда же это кончится…

– Все когда-нибудь кончится.

– Что, опять на пост?

– Да, Петенька, а ты соску хотел?

– Или сиську? – Смех, переходящий в легкое ржанье, свидетельствовал об окончательном пробуждении караульной смены.

– Сопли вытри, а то поперхнешься.

– Хватит ржать! Построение через две минуты.

– Дайте попить чего-нибудь.

– Компот в чайнике.

– Только проснулся, а уже давай…

Смена вернулась назад только через сорок минут, когда Ремизов начал беспокойно поглядывать на часы. Ничего серьезного случиться не могло, за прошедшую половину ночи в полку не прозвучало ни одного выстрела. Обычно все происходило с точностью до наоборот, кто-то из часовых или дневальных выстрелит на всякий случай на шорох ветра, на треск ветки, и ему тут же, как по телеграфу, отвечают на другом конце расположения полка. Усачев, мучавшийся иногда от бессонницы и разбуженный как-то среди ночи этими одинокими выстрелами, спросил у Савельева: «Почему они постоянно стреляют? Надо бы урезонить эту вакханалию». На что тот ему спокойно ответил: «Не получится, да и не надо этого делать. Они стреляют не от безделья, а потому что боятся. Звук выстрела их успокаивает. И „духи“ точно знают, что у нас служба не спит». – «И все-таки это беспорядок, некоторые это делают только для развлечения». – «Все так и есть, но лучше пусть стреляют, чем спят на постах. Что поделаешь, издержки службы».

Наконец оба разводящих со сменами пришли, но Ремизов при их приближении понял, что идут не все.

– Кого потеряли?

– Это у меня, – откликнулся Варгалионок, – я Молчанова на посту не нашел.

– Все обыскали?

– А что там искать? Два ряда колючей проволоки. Мы шли вдоль этих колючек в шеренгу, каждый уголок просмотрели.

– Может, что-то подозрительное? Следы борьбы, вещи брошенные…

– Нет! Ничего там нет. Ушел с поста, гад.

– Варгалионок, ты что говоришь такое? Это же невозможно.

– Товарищ лейтенант, – сержант посмотрел на начальника караула с недоумением, почти снисходительно, – все возможно. Можно, конечно, и о всяких диверсантах подумать, но Молчанов и не на такое способен.

– Молчанов?

– Да, Молчанов. – Варгалионок снова замешкался. – Товарищ лейтенант, вы людям слишком доверяете. И напрасно.

– Нельзя не доверять. Вокруг война. Каждый вопрос – это вопрос о жизни.

– А мне-то что делать? Кто теперь часового менять будет?

– Что делать-то? Идем искать нашего героя. Докладывать дежурному по полку пока повременим. Попов!

– Здесь я.

– Остаешься со сменой. Мы с Варгалионком на постах. Ясно?

На поиски ушло еще тридцать минут. Прошли маршрут смены, осмотрели все, что только возможно осмотреть и увидеть в этой чертовой темноте. Снова прошли вокруг складов вооружения, которые охранял Молчанов. Караульные, шедшие сзади, тихо скулили от усталости, им хотелось прилечь и уснуть, а лейтенант их водил по расположению полка, только успевая отвечать на команды «Стой! Кто идет!».

– Давайте в расположение роты зайдем. – Варгалионок, злой как собака, что-то предчувствовал.

– Зачем? Что ему там делать?

– На всякий случай.

Предчувствие Варгалионка не обмануло. Молчанов тихо и безмятежно спал на своих нарах, отчего и у офицера, и у сержанта «в зобу дыханье сперло»…

– Ах ты, сука… – Ремизов, до последнего момента с замиранием сердца думавший о происшествии, о чем угодно, не мог поверить в предательство, в такое обыденное, такое заурядное предательство. Он схватил мгновенно проснувшегося Молчанова за грудки, приподнял левой рукой, стащил с нар.

– Так ты не от слабости уснул? Ты, гнида, с поста ушел? Сознательно, обдуманно! Ты своих товарищей предал! – Сильным ударом он сбил Молчанова с ног, но озверение, нахлынувшее на него, не оставляло, распирало изнутри.

– Товарищ лейтенант, не трогайте его, мы его сами во взводе затопчем.

– Никаких «затопчем», никакой дедовщины, ты понял, Варгалионок? Вокруг война, девятая рота вчера всю ночь трупы таскала. – Ремизов склонился над Молчановым, который пытался заслониться от следующего удара, он видел его огромные испуганные глаза, и нисколько его не жалел. – Наши люди умирают. Их матери стонут над могилами, гробов открыть не могут, то, что осталось от их детей, видеть невозможно. А ты бросил службу, сладко спишь, воруешь чужие жизни…