Панфурик (СИ)

около крупного города на небольшой станции рядом с ним. Субботним вечером Алексей возвращался домой с его окраины, где был по личным делам и увидел идущую впереди знакомую женщину, работавшую вместе с ним нормировщицей в конторе, а догнав её, взял у неё сумку с продуктами, очевидно, та специально ходила в магазин отвариться.

- Тяжело ты нагрузилась, Валюша.

- Знаешь, не хочется лишний раз в город ходить, всё-таки не близко. А вот как сейчас, вечером, то и опасно.

- Опасно?

- Ну да! Особенно в этом месте.

Они подходили к подземному переходу, устроенному под железной дорогой.

- Ты же, наверное, слышал, что здесь местная молодёжь пошаливает?

- Да, конечно, здесь были драки, но это же с парнями молодыми, не с женщинами. Тебе-то что бояться?

- Как – что? Вы…ут!

Алексей в растерянности подумал, что ослышался, но Валентина продолжала:

- Да так, что не встанешь.

Алексей выдохнул, успокаиваясь.

- Ну, Валентина, ты меня убила! Разве можно так с посторонним человеком?!

- Какой ты посторонний? Ты почти родной! Тебе я б сама дала, - говорила она.

- Как бы я потом твоему мужу в глаза смотрел?! – улыбнулся Алексей.

- Что – муж?! Вон, недавно, в «красном уголке» Агнюшу попросили указать, кому она давала, так все женатые мужики разом в дверь ломанулись.

- Что, правда?

- Ещё бы!.. Я, вот, не знаю, был ли мой там, среди них. Узнаю, что был – убью!

- Так ведь неизвестно, что от неё ожидать, от сумасшедшей.

- Не скажи… Она врать не умеет.

Агнюша, молодая женщина, слабоумная с детства, жила с родителями в небольшом пристанционном посёлке, и, по слухам, была уже давно стерилизована, потому что не имела ограничений в сексуальных связях; с появлением же в этих местах строителей, обитала в их городке, имея теперь постоянного партнёра, Панфурика, тогда как, очевидно, не обделяла вниманием и других желающих, но к Плотникову была привязана всем сердцем, считая его своим мужем. Говорят, когда её спрашивали, было ли у неё с кем-то, она доставала из кармана пальто какую-то грязную тряпку, показывая её, и говорила торопливо: «Было! Было!»

Рассуждая об Агнюше, они с Валентиной дошли до городка, где Алексея встретили новостью: какая-то девушка ждала его в вагончике, где жил Панфурик. Удивившись этому, он прошёл к тому вагончику, открыл дверь и замер на пороге: в тамбуре, делящем вагончик на две половинки, на ведре сидела женщина в ночной рубашке, ничуть не смутившаяся при его появлении, и тогда он понял, что это и есть та самая Агнюша, подруга Панфурика. Ему стало неприятно от такой встречи, он поспешил открыть дверь в правую половинку вагончика, где у входа на стуле сидела Зоя, его девушка, с кем встречался несколько раз в выходные дни. Она о чём-то доброжелательно разговаривала с мужчинами, сидящими за столом. Поздоровавшись, Алексей сказал:

- Извините, ребята! Мы пойдём. Спасибо, что приютили Зою!

10.

Когда они выходили, Агнюши в тамбуре уже не было, а Алексей заметил, что Панфурика в правой половинке вагончика тоже не было.

- Как ты там оказалась, в этом вагончике? – спросил он девушку.

- Мне сказали, тебя нет в городке, предложили подождать.

Прошло несколько дней, Алексей расстался с Зоей, ему не нравился её запах; придя однажды в комнату общежития, где она жила, он изумился, насколько этот запах был для него отвратен и тяжёл. Такого рода разрывы с подругами его уже мало трогали, не оставляя следа ни в душе, ни в памяти.

В это время Панфурику предстояло выехать работать на отдалённый участок трассы, Агнюша пришла провожать его с узелком своей стряпни и до отправления вахтовки, на какой он уехал, причитала и выла в голос, словно чувствовала неминуемую беду; через месяц он умер.

Впрочем, как говорят, беда не приходит одна. На другой день после похорон Виктора Агнюшу нашли замёрзшей на его могиле. Она лежала на боку, положив голову на холмик, а другой рукой словно обнимала его. Говорили, что похоронили её рядом с ним, в соседней заранее выкопанной могиле, что на похоронах было мало народу, лишь родные и знакомые по посёлку, да некоторые сердобольные женщины из городка строителей.

Обе эти смерти тяжело подействовали на Алексея. Всё нарастающее чувство одиночества, как никогда явно, проявилось теперь, заставив задуматься, с чем же он остался к тридцати годам приближающегося возраста. У него были родные, но родные – и есть родные, со своей жизнью, со своими горестями, радостями; и хотя мысль о том, что где-то у него есть брат, сестра, согревала несколько ощущением, что он не совсем один на этом свете, это не умаляло того одиночества, что чувствует человек, когда ему не для кого распахнуть свою душу, когда никто, идя ему навстречу, не распахнёт свою, когда никто не ответит на его нежность и ласку взаимным чувством, когда никто другой первым не сделает это по отношению к нему, когда и сделать-то это просто некому. Все последние годы он вёл себя со своими подругами как тот алкоголик, которому достался очередной чикмарик: он осушил его, выбросил без сожаления и, одолеваемый похмельем, тут же начал искать другой.