Пангея

— Их обоих разрывало на части невыносимо, — продолжал Павел. — Соблазнитель уехал в Африку изучать древние черепа, он как антрополог много там накопал всякого барахла и нафантазировал потом с три короба, а она в муках адовых в одно прикосновение соблазнила его друга — она, слывшая недотрогой, да, в общем-то, и бывшая ею. Соблазнила, отдалась, даже не вскрикнув от боли, когда он, венчанный, причащенный, клятву дававший, прошел в ее лоно и навсегда оставил в нем свой след.

— Вызываем? — предложил Петр.

Он появился среди комнаты, взъерошенный, отмахиваясь от чего-то, как от дурного сна. Тянулся рукой за очками к прикроватной тумбочке, которой не было. Пожилой, седовласый, с благородным разрезом глаз, с добрыми складками на щеках, на которых, как на петлях, крепилась улыбка, обычно распахивавшаяся в пол-лица.

— Сука! — вдруг вскричал он, увидев Лидию. — Гадина! Тварь!

— Он бесится, что она родила от него, даже не спросив на то его согласия. Он-то ведь тоже отец семейства. Четверо детей, еврейский клан, — уточнил Павел.

— Евреи, — жеманно вздохнул Петр, — им все-таки можно на стороне.

— Не скабрезничай! — сделал ему замечание Павел.

— Почему ты, отец семейства, карьерист, полез в это пекло, — почти что вскричал Петр, подальше пряча ключи, доверенные ему на хранение.

— Колдовство? — обратил он свой вопрос Павлу, который как раз вертел досье Лидии в руках.

— Да, — кивнул тот, что-то быстро пробегая глазами. — Но простенькое, замешанное на мести, с ее стороны.

— Ты преднамеренно соблазнила отца семейства? Зачала и родила от него без его на то согласия? — спросил Петр ледяным голосом. — Но зачем ты пошла на это, зачем? Если отошла от греха, будучи околдованной?

— Чтобы унять боль, — спокойно сказала Лидия. — Только грех так быстро утоляет боль, ведь того, кто потрогал меня за волосы, я любила по-настоящему.

— Все понятно, — сказал Павел, захлопывая досье. — Я считаю, что с ней все ясно.

— Погоди, — не согласился Петр, все больше входя во вкус. — А что было дальше с этим? — он показал в сторону только что исчезнувшего с середины комнаты старичка со складочками для улыбки, осерчавшего при виде Лидии.

— Да ничего. Остепенился, спрятался, пригрелся, притерся, размазался. Тихо сидит. Тоже, я думаю, отмолит.

— Не отмолит, — уверенно сказал Петр.

— Ладно, что там дальше? — хором затараторили они, один вперясь в досье, другой — в стоящую перед ними тень Лидии.

— Какие дети у ее первого соблазненного? — спросил Павел.

— Не имеет значения, — возразил Петр, — они все брачные, и по ним здесь разбирательства нет. Даже скучно.

— А у этого второго? — дотошничал Павел.

— У Лидии, — сказал Петр, — три девочки: Ханна, Елизавета и Екатерина. Все три — дети случая, все внебрачные, от женатых отцов, но каких-то совсем некудышних, так что без всякой корысти. И — заметь — ни одной искореженной судьбы.

— Объяснишь? — тихо попросил Павел Лидию.

— Сама не понимаю, — обреченно вздохнула она. — Что-то искала, но ничего не нашла.

— Хорошо, — твердо сказал Петр. — Пусть попробует еще раз. Но если снова будет то же самое, тогда — в ад.

Они вернули ее назад в реанимационную палату, куда скорая спешно доставила почти уже безжизненное тело после удара молнии. Гуляла с дочерьми в лесу, а тут гроза, и она решила, что добежит через поле до деревенского домика, куда сердобольные друзья пустили ее с подросшими уже девочками отдохнуть на лето. Она задышала, очнулась, открыла глаза.

— Господи! — воскликнула Лидия, придя в себя. — Где я?

— Что это у тебя на шее? — спросил Павел Петра, когда Лидия растаяла в воздухе и они снова остались одни. Или мне мерещится?

— Мое распятие, — ответил Петр со смущением и густо покраснел. — А ты хочешь, чтобы я носил его распятие? Но разве мои муки были меньше его мук? Ты считаешь, что Нерон пожалел меня, распнув головой вниз?

— Ты рассуждаешь как еретик, — не выдержал Павел. Но где ты раздобыл свой перевернутый крест?

— Плохи наши дела, — заключил Павел, — искушают тебя. Сними ты эту несуразицу с шеи. Не нужно мериться пытками. Бог один.

Прадед Лидии Калиновской был родом из деревни Мостовляны и происходил из семьи безземельного шляхтича Семена Стефановича и его жены Вероники. При крещении в костеле ему дали два имени: Викентий и Константин. Прямым родственником Константина (Викентия), окончившего юридическое отделение Санкт-Петербургского университета, и был первый возлюбленный Лидии — Александр, знавший о революционной деятельности своего прадеда, о его участии в «Земле и воле», но ничего не знавший о своем родстве с Лидией. Александр восходил к роду известной революционной террористки, закончившей пансион, где готовили гувернанток со знанием иностранных языков. Она была его прабабушкой, но это не было известно в их семье из-за его, Александра, бабушки, уничтожившей за немалые деньги сведения о всей родне, включая мать. Читая сочинения революционеров, Александр даже и не подозревал, что водит глазами по словам, подобранным его прабабкой, так никогда и не принявшей саму революцию.