Пани царица

– Врешь, – продолжал упорствовать бледный до синевы Димитрий, не в силах постигнуть, как мог Урусов догадаться о случившемся с Ураз-Махметом. Все было проделано в тайне, все следы были похоронены. И вот поди ж ты – тайное стало явным! Кто-то предал своего государя… Но кто?!

Димитрий прекрасно понимал, что признаваться никак нельзя, что, признавшись, он как раз и подпишет себе смертный приговор.

– Не было этого!

Он затравленно озирался, но помощи ждать было не от кого. Отряд изрядно отстал. Димитрий понял, что татары нарочно задерживают верных ему людей. Он один, один – только Стефка да Матвеич рядом. Стефка от страха чуть жива… А что ж Матвеич молча трусит на своей лошаденке и не вступится за государя? Да он спит на скаку, что ли?!

И вдруг Димитрий почувствовал, как что-то твердое уперлось ему в бок под шубою. Насторожился…

Боже ты мой! Да ведь это Стефка незаметно тычет его рукоятью пистоли!

Ай молодец, девка! Откуда у нее оружие? Да это сейчас неважно, откуда. Главное, что оно есть!

Димитрий незаметно перехватил рукоять. Теперь надо быстро решить, кто из двух татар опасней. Наверное, все же Петр. Стрелять надо в него. Как бы второго отвлечь хоть на краткий миг?.. Вот кабы Матвеич сообразил это сделать!

Словно услышав его мысли, дремлющий Матвеич вдруг приоткрыл глаза и ласково сказал:

– Да ты покайся, Гриня. Облегчи душу перед смертью.

– Что?! – выдохнул Димитрий, ничего не понимая.

– Что слышишь. Уж я-то знаю, какую смерть принял Ураз-Махмет. Передо мной-то не лукавь, покайся. А еще расскажи, как ты внучку мою Манюню на смерть обрек. Она ведь, бедняжка, жизни себя сама лишила оттого, что ты ее покинул и предал!

– Это ты меня предал! – завопил Димитрий, теряя голову от злости, и, выхватив из-под бока пистолет, выпалил в грудь Матвеичу.

Старик мешком свалился с лошадки, и в то же время сабли братьев Урусовых с двух сторон обрушились на лежащих в санях Димитрия и Стефку:

– Вот тебе за нашего царя месть!

«Месть… месть…» – отдалось в голове умирающего самозванца. Из кровавой тьмы высунулось вдруг страшное женское лицо: губы стиснуты, брови грозно нахмурены. «Кто такая? Манюня? Нет, больно страшная… Да она ведь не живая! Она ведь личина для ряженых… Она… Та самая!»

В последнем проблеске жизни Гришка Отрепьев вспомнил личину, которую бросил на труп царя Димитрия. Имя личины уже не вспомнил – умер. А ведь она звалась – Немезида[77].

Заслышав выстрел, отряд Димитрия метнулся было догонять сани, однако татары выхватили сабли и сдерживали русских несколько минут, пока не раздался дикий, торжествующий посвист Урусова. В ту же минуту касимовцы бросили сражаться и понеслись обратно в Калугу. Сани стояли при дороге. Русские доскакали до них и увидели два мертвых, залитых кровью тела. Поодаль на дороге кулем валялся застреленный Матвеич…

Так, словно невзначай, покончено было с человеком, который некогда забыл себя, чтобы унаследовать судьбу другого. Как сказал некий его современник из числа иноземцев, «русские не забудут его, пока свет стоит». Беда только, что эта память пахла кровью, дымом и смертью.

Когда Димитрия привезли в город, Марина выскочила на крыльцо в чем была. Вопила, рвала на себе волосы, требовала мести. Калужане, впрочем, смотрели на ее горе довольно-таки равнодушно: им порядком осточертела власть Димитрия, да опасно стало жить в городе, который поляки в любую минуту могли предать огню из-за того, что он приютил мятежников! Многие втихомолку крестились, что избавились от такого постояльца.

Тогда Марина бросилась к донцам, однако Заруцкий встретил ее неприветливо и никакого желания мстить за Димитрия не выразил.

– Да полно притворяться! – сказал с угрюмой насмешкой. – Спасибо скажи, что он погиб, а не ты мертвая лежишь!

– Плохо ты меня знаешь! – яростно выкрикнула Марина. – Кто я теперь? Разжалованная царица? Вдова с ребенком? Никто! Димитрий, может быть, довел бы меня до Москвы, а кто теперь доведет? Ты, что ли?

– А почему не я? – тихо спросил Заруцкий. – Только скажи: этот ребенок… он мой сын?

Какая женщина на месте Марины сейчас сказала бы «нет»? Но Заруцкий отчего-то знал: любой ее ответ будет правдивым. Знал!

– Твой, – сказала она, ни мгновенья не промедлив.

Заруцкий задохнулся.

Какое-то время они молча стояли напротив, не в силах развести взгляды, потом оба враз закрыли глаза, шагнули вперед, припали друг к другу…

Но пока им было не до объятий.

Заруцкий поднял своих казаков, те напали на татар, каких только можно было найти в Калуге, перебили их. На другой день Заруцкий от имени Марины стал требовать от калужан присяги ее сыну как наследнику престола.

Июнь 1614 года, Медвежий остров

– Ну какой же ты Димитрий? Ты не Димитрий. Ты – Ивашка Заруцкий, такой же вор и разбойник, как я! Вот она – да, она – Марина Юрьевна, ца-ри-ца…

Треня Ус так произнес это слово, так смачно сплюнул потом, что у Марины загорелись щеки, а стоявшие вокруг люди ударились в хохот.