Старший лейтенант задумался. Я был не пьян, я был с бородой, речь моя в самом деле была осмысленной, а озабоченность выглядела основательной. Я чувствовал, как он умственно кряхтит, ворочая в своей голове предложенную проблему. Просто послать меня он момент упустил. Теперь каждая секунда его молчания работает на меня. Все. Кажется, победа! Старший лейтенант положил трубку, что-то буркнув в нее. Понял товарищ офицер, что одной рукой с этим дядькой, вставившим свою бородатую физию в окошко, не справиться.
— И что тут можно… от меня-то что?
Я предвкушал именно такой поворот, и у меня был готов ответ. Я же, мол, записал номер машины. По нему наверняка нетрудно найти адрес и телефон владельца. По лицу блюстителя мелькнула тень, но я и против этой тени имел средство.
— Понимаю-понимаю, такие сведения запрещено… но я и не хочу знать его номера. Вы сами спросите, все ли в порядке с его собачкой, и все. И скажете мне. И я тихо пойду домой.
Старший лейтенант внимательно посмотрел на меня, и я понял, о чем он сейчас думает. Что эти интеллигенты не такие уж и идиоты, как принято считать у них в дежурке. На все у них есть готовый ответ. Возиться ему с моим делом не хотелось, но и отказ в помощи не представлялся ему достойным выходом из положения. Выпятил губы, так милиционеры делают в тех случаях, когда нельзя выматериться вслух.
— Давайте ваш номер.
И я сунул листок под арку окошка, торопливо сыпля вслед комментарии относительно не вполне проясненных двух последних цифр. Я подсчитал, что надо будет обзвонить всего лишь двенадцать или тринадцать номеров. Единицы, четверки там точно нет и…
— Не-ет, — с большим облегчением протянул старший лейтенант. — Представляете, сколько тут может быть машин?
— Да всего лишь…
— Не-ет, представляете, сколько это будет звонков? Что я тебе, телефонистка в Смольном?
Оттого что представитель власти перешел на «ты», меня обдало холодом. Мое положение мгновенно из почти победительного сделалось кафкианским. Надо мной вознеслась стена неприступного закона, и я сам едва слышал бульканье своих аргументов у его подножия.
— Но ведь известно, что «девятка», цвет «металлик».
За спиной у меня открылась входная дверь и ворвался шум большой компании. Старший лейтенант сделал вяло отрицательный жест рукой в мою сторону и встал со своего места. Сейчас уйдет! А, наоборот! Он собирается выйти из-за прозрачной стены Но я даже не успел обрадоваться, потому что дежурный стремился навстречу не ко мне. Два милиционера в бронежилетах и с короткоствольными автоматами через плечо втащили в дежурку упирающегося пьяного, шумного человека в дорогом пальто с выбившимся белым шарфом. Усадили на скамью у стены.
— Я профессор, как вы смеете, халдеи! Я не пьян! Я доктор наук, я живу через дорогу! Позвоните моей жене. Я профессор. Я не пьян!
Старший лейтенант не торопясь, как человек, всюду и всегда успевающий, подошел к нему, встал напротив, выставив еще не вполне начальнический живот. Я осторожно приблизился сбоку. На меня не обращалось никакого внимания.
Задержанный поднял на офицера сильно затуманенный взгляд.
— Я профессор!.. Доктор наук!.. Я живу через дорогу! Позвоните моей жене! Сволочи!
— Что-то я никак не пойму, ты профессор или доктор наук?
— Я профессор.
— А кто тогда тут доктор наук?
Пьяный тяжко вздохнул и мотнул головой.
— Я доктор.
— Но только что ты называл себя профессором? — Старший лейтенант повернулся ко мне, как к свидетелю. — Да?
Я кивнул. Омерзительно оправдывая себя тем, что представитель власти формально прав. Мужчина в белом шарфе называл себя и так, и так.
Старший лейтенант расплылся в спокойной, презрительной улыбке. Он наконец овладел ситуацией. В его мире все стало на свои места. Эти мнящие о себе умники могут быть и несомненными дебилами, как алкаш в белом шарфе, так и гнилыми гадами, как укушенный бородатый.
Чувствуя, что губы мне не вполне подчиняются, я все же прошептал:
— Там еще крыло помятое. Правое.
— И рядом женщина курила? — зевнул снова старлей, уходя в свое Зазеркалье.
— Позвоните моей жене!
— Не могу, дорогой, я не знаю — жене профессора или жене доктора надо звонить.
Мужчина рванул белый шарф на груди:
— Не сметь мне тыкать!
Офицер резко к нему обернулся:
— A-а, вот ты и проговорился. Ты хочешь, чтобы я обращался к тебе на «вы», — значит, вас двое.
— Не-ет! — не на сто процентов уверенно протянул белый шарф.
— Ты считаешь, что вас двое, и после этого будешь утверждать, что не пьян.
Произнося «двое», милиционер посмотрел в мою сторону. Каким-то образом, из того факта, что какой-то отдельно взятый профессор-доктор хватил сегодня лишку, он считал себя вправе не заниматься моим делом.
— Но собака может быть бешеная… — прошептал я одними губами.
— Во-от где настоящее бешенство, — поучающе сказал он, указывая кивком на плененного скандалиста, который сделал попытку вырваться из тисков «задержавшей» его власти, но сумел лишь наклониться резко вперед, отчего конец выбившегося шарфа упал на пол.
Я обреченно вышел вон.