Паника, убийство и немного глупости

Савельев заметил изменение в положении бабы-Надиного тела, усмехнулся про себя – ага, любительница криминальных сериалов, проняло! – и продолжил:

– Я посоветовал Виталию Викторовичу обратиться в милицию, сообщить о нападении, но он не хочет.

– Почему? – спросила Надежда Прохоровна, не оборачиваясь, ловко нашарила на серванте позади себя очки и нацепила их на нос.

– Я не могу… – печально проговорил гость. – Я не могу подвести брата еще больше…

– А брат-то тут при чем? – Надежда Прохоровна с подачи Ромы заглотила наживку до грузила и лески.

– А он… пропал… Не знаю куда… Точнее – догадываюсь, что с ним могло произойти нечто ужасное… Но в милицию идти не могу.

– Да почему?!

«Для этого Петя должен быть за границей, – мог бы ответить Маргадон. – Если я прибегу в милицию с заявлением о нападении, поджоге кабинета Подольского и пропаже Пети, а после все это окажется какой-то фикцией… Брат прежде нападавших бандитов может оказаться в кутузке за мошенничество».

– Это долгая история, – туманно вильнул в сторону Мусин и вздохнул с такой самоотдачей, что чуть ремень на брюках не лопнул.

– А вы, Виталий Викторович, расскажите ее Надежде Прохоровне, – с непонятным выражением на лице проговорил Рома. – Она у нас большо-о-ой специалист по распутыванию криминальных историй.

– В самом деле? – поразился Маргадон. – И что… был опыт?

– Грандиозный. Одного бандита лично задержала[2].

– Не слушайте этого зубоскала! – не шибко возмущаясь, вмешалась Софья Тихоновна. – Виталий Викторович, может быть, чайку?

Но Маргадон уже во все глаза смотрел на бабу Надю. Он просто ни одной секундой дольше не мог держать в себе скопившийся за этот день ужас, душевное беспокойство буквально разрывало его на части…

Вот если бы мамочка – царствие небесное! – была рядом…

Но мамы нет. Есть только люди, собравшиеся за накрытым для позднего ужина столом.

Кажется, мучительная борьба между желанием и нерешительностью так четко отпечаталась на лице гостя, что Вадим Арнольдович, доселе практически не разговаривающий, решил помочь ему вопросом.

– А какие документы у вас хотели отобрать, Виталий Викторович? – спросил он мягко, показывая, что стыдливо мнущегося гостя готовы выслушать.

– Важные. Очень важные для моего брата. Петя… мой брат… За ним следили… кажется. Он не мог возить документы с собой…

Путано вступая в разговор, Виталий Викторович вдруг ощутил облегчение, сродни тому, что чувствует дворовый кот, которого какая-то добрая рука извлекает из щели между мусорными бачками, куда его загнали разъяренные собаки. Кот… то есть человек испытывает страстное желание понравиться и быть обласканным. Прижатым всеми лапами к большой, мягкой человеческой груди. Пусть даже она чуть-чуть отстранена и обтянута коричневым плюшем…

– От этих бумажек зависит судьба моего брата и его любимой женщины. Я не могу отнести их в милицию…

– Понятно, – кивнул Вадим Арнольдович. – Ваш брат занимается бизнесом или он чиновник?

– Мой брат… В общем, так получилось, что он руководит бизнесом, практически принадлежащим мне…

– Тебе?! – перебила Надежда Прохоровна, судя по всему не умеющая долго выдерживать с человеком дистанцию «вы». В особенности если человек этот гораздо моложе, побит, обокраден и ест ее гуся.

Виталия Викторовича слегка покоробило это недоверчивое «тебе?!»…

Но впрочем, он привык. Почти каждый человек, узнающий, что многомиллионным бизнесом владеет не Петр, а его никчемный брат, испытывает подобное недоумение.

– Мне, Надежда Прохоровна, мне, – про говорил Мусин с покорной обстоятельствам улыбкой. – Что – не похож я на дельца? На воротилу?

Бабушка Губкина насмешливо дернула уголком рта и вредно поинтересовалась:

– А что, есть чем воротить?

– Наденька, ну зачем ты так… – с упреком проговорила Софья Тихоновна.

– Нет-нет, я понимаю! – зная, что заступничеством легче всего добиться расположения, воскликнул Мусин. – Я в самом деле никакой не воротила, я к бизнесу на пушечный выстрел не приближаюсь, только бумажки подписываю…

– Наследничек? – попыталась проявить догадливость Надежда Прохоровна. – Петя брат двоюродный?

– Нет, родной. Точнее, единоутробный. Но не пытайтесь угадать…

– Была нужда…

«Ну до чего вредная бабка! Ведь видно же – история цепляет! Но ходит вокруг да около, как ворона вокруг полудохлой мыши…» Думая примерно таким образом, Виталий Викторович нисколько не лукавил перед самим собой. Он и вправду чувствовал себя слегка придушенным, затасканным мышонком.

– Мой папа умер, когда мне не было полутора лет, – печально приступил он к рассказу. —

Мама снова вышла замуж, уже не по любви…

Родился Петя, но его папа ушел к другой женщине… – Несколькими крупными мазками Маргадон умело нарисовал жалостливую картину почти сиротского житья. Рассказчик Виталий Викторович был опытный. Натасканный на «туманных охотах», когда интонации били точнее двустволки. Ведь вроде бы не врал, все рассказал честно, и мог собой гордиться, но главного, того, что дядя Афанасий продолжал тащить оставленную, так и не полюбившую ее женщину и двоих детей на своем горбу до самой смерти, – так и не сказал.