Паника в Борках

Дверь в зимний сад широко открыта; стол убран цветами; на нем мягко поблескивает старинное серебро и так соблазнительно пахнут редкие в это время года ягоды. Ляр-ская озабоченно осматривает стол. Не хочется ей принять будущую родню хуже, чем она сама была принята у них. Простая, добродушная Мавра Никитишна смотрит на все глазами своего Сережи, а это сегодня у Лярской слабое место: Зоя капризничает. Хоть и влюблен в нее без ума молодой жених, но все же он может оказаться способным разглядеть характер красавицы-невесты; а характер у нее бывает иногда тяжеловат даже для избаловавшей ее матери. Как на грех, именно сегодня выдался такой роковой день. Сейчас Зоя нервно качается в качалке, насмешливо поглядывая на хлопоты матери, — а с ее уст так и сыплются саркастические замечания.

Мать молчит; в эти дни может возражать ей только старая-старая няня, вырастившая когда-то саму Лярскую, ее сестер и братьев, а потом и ее дочь — Зою. Последняя зовет няню шестнадцатым столетием, безгранично любит ее и ее воркотню называет «отголосками минувших времен».

— Что же ты притихла, мама? Обдумываешь, чем бы еще удивить Потехину? О, поверь, на нее больше всего произведут впечатление суровые лица на портретах наших предков и особенно моей чопорной бабки, которая, вероятно, перевернулась в гробу от ужаса, что ее внучка выходит замуж за сына миллионера-купца. Бери лучше пример с няни. Смотри, как равнодушно бродит по комнатам старушка. Она считает, что само право породниться с Лярскими уже высочайшая честь для всякого; а ты хлопочешь, мучаешься!

Вошедшая при последних словах няня поглядела на свою капризницу, на ее притихшую мать и вдруг добродушно засмеялась дребезжащим старческим смехом. Обе они были для нее все еще малыми детками, которые за что-то поссорились.

— Ну ты, озорница, глядеть маленькая, а старших норовишь обидеть. Вот я тебя, постой!.. Что сентябрем-то глядишь? Не бойся, не испугаешь. Покойный твой дедушка на что нравный был, а и то никогда меня пальцем не тронул!

Оперлась няня на палку и улетела мыслями в свое далекое прошлое… Рельефно выделялась на бархатной обивке качалки золотистая головка и изящная, окутанная в белую воздушную ткань, фигурка Зои. Огромные синие глаза, только что метавшие искры раздражения, смягчились, глядя на задумавшуюся древнюю старушку; вдруг она вскочила с качалки, взяла со стола тарелку, наложила на нее самых вкусных вещей и, обнявши одной рукой согбенный стан няни, нежно повела к уютному столику под развесистой пальмой.

— Смотри, какая вкусная клубника, — положила она сочную ягоду в беззубый рот, — займись едой, дорогое 16 столетие, и не грози розгой своей Зое; ведь я уже большая, хотя ты по обычаю и изрекла истину, говоря, что я норовлю обидеть всякого!

— Знаешь, — обратилась она вызывающе к матери, — сегодня я должна как следует проучить Сергея. Никакое образование не может смыть с них этой особенной купеческой складки. Не бывает дня, чтобы он не явился с каким-либо ценным подношением. Я не актриса и не продажная женщина, которую можно прельстить ценными подарками! Сегодня, чтобы проучить его, я навешаю на себя сразу все его подарки и в таком виде встречу его матушку!

— Зоя! — скорбно воскликнула Лярская.

В передней раздался звонок, и через минуту в столовую входил с букетом роз сияющий жених; лакей нес за ним большой сверток. Губки Зои сложились в улыбку, предве-щавщую мало добра. Бедная мать замерла.

Сергей Ипполитович, положив букет на стол, сорвал обертку с ноши лакея. Блестя прекрасными старинными позументами и пуговицами из цветных камней, раскинулся на стуле костюм мамушки 16-го столетия, а рядом лежали кика и душегрейка.

— Моя несравнимая Зоя не нуждается в украшениях, — сказал он, подходя к невесте и протягивая цветы, — а ее старушка-няня, в день нашей свадьбы, должна быть одета в стиле ее комнаты, отделка которой закончена, и завтра прошу приехать на нее взглянуть!

Глазки Зои заблестели, и, закинув ручки на шею жениха, она звонко поцеловала его в губы.

— О, мой Сережа! Лучшего подарка для меня ты не мог придумать, — затормошила она жениха.

— Стой, стой, Зоя! Я еще не поздоровался с мамой!

— До матерей ли вам, — раздался добродушный возглас неслышно вошедшей Мавры Никитишны. — Сережа волен дарить тебе одни только розы, и пусть они устилают твой жизненный путь, но от нас, стариков, прими для свадебного дня это жемчужное ожерелье!

С этими словами она открыла изящный футляр, где на белом атласе живым теплом переливалась большая нитка крупных, одна к одной подобранных жемчужин.

— Это ожерелье Марии Вечеры[1]. Почему-то оно прошло уже через несколько рук, но я хочу думать, что ты задержишь его надолго!

— О, я не расстанусь ни за что с этой прелестью и заберу ее с собой даже в могилу! — беззаботным звонким голосом восторженно воскликнула счастливая невеста.

Лярская вздрогнула, и в голове ее понесся рой бессвязных мыслей…