Панихида по усопшим (ЛП)

Толпа снаружи, стоявшая вокруг теперь уже накрытого тела, наблюдала за их появлением с неподдельным интересом, будто главные герои какой-то драмы только что вышли на сцену. Сгорбленный пожилой человек, который выглядел также, как если бы осматривал (вернувшись в 1555 год) с равнодушным видом тела мучеников за веру, сгоревших на костре рядом с Беллиол-колледжем, всего в нескольких сотнях ярдов отсюда. Далее, спокойный, довольно крупный на вид мужчина, который, как вначале казалось, отвечал за всю операцию, и который теперь отступил немного на второй план, как делал это всегда в присутствии своего начальства. И, наконец, более худой, лысеющий, бледный человек с пронзительным взглядом серо-голубых глаз, в которых мрачно, более чем у кого-либо из трио – была видна спокойная властность.

Они стояли, эти трое, над накрытым телом.

– Не хочешь посмотреть на него, Морс? – спросил патологоанатом.

– Я насмотрелся на него достаточно, Макс, – пробормотал Морс.

– Его лицо в полном порядке, если ты чувствуешь брезгливость.

Медик откинул верхнюю часть рясы с лица покойника, и Льюис посмотрел на него с большим интересом.

– Так вот как он выглядел, сэр.

– Простите?

– Брат Лоусона, сэр. Я только что говорил, что…

– Это не брат Лоусона, – тихо сказал Морс; так тихо, что никто из остальных, казалось, не услышал его.

Книга Руфи. Глава тридцать восьмая

Показания, данные мисс Рут Роулинсон, проживающей на Мэннинг-террас,14А, Оксфорд, подписанное ей же, в присутствии сержанта Льюиса, управление полиции «Темз-Вэлли».

Может быть, легче начать с событий двадцатилетней давности. Я тогда первый год изучала английский, историю и экономику в старшем классе школы Оксфорда. Директриса пришла однажды утром в аудиторию и позвала меня на улицу. Она сказала мне, что я должна быть храброй девочкой, потому что она должна сообщить мне очень печальную новость. Мой отец, который работал тогда печатником в «Оксфорд Юниверсити Пресс», перенес обширный инфаркт и умер через час после поступления в клинику «Редклиф». Я помню ощущение отупения больше, чем реальное горе. На самом деле в течение следующих нескольких дней я испытывала почти чувство гордости, так как учителя и другие девушки относились ко мне с добротой, которой я в действительности никогда раньше не знала. Это было так же, как если бы я была героиней, которая переносила несчастье с большим мужеством. Но на самом деле это был не тот случай вообще. Я не любила отца, и мы никогда не были близки с ним. Небрежный поцелуй, когда я отправлялась спать или банкнота иногда, когда я сдавала хорошо экзамены, но он выказывал мне мало реального интереса, и никакой реальной любви. Возможно, это была не его вина. Мою мать поразил рассеянный склероз, и хотя в то время она была еще достаточно мобильна, первая и каждая мысль ее были о счастье и благополучии отца. Он, должно быть, любил ее очень сильно, и его смерть была страшным ударом для нее. С того дня она изменилась. Как женщина она никак не могла примириться с такой утратой и, следовательно, должна была стать другим человеком.