Панктаун

Джонс услышал, как клацнул замок. С другой стороны повернули дверную ручку, и, как только дверь открылась, он первым прошел внутрь, запустив правую руку в карман своего пальто. Внутри были двое, и лица их приобрели идентичные выражения шока и ужаса, как только он выдернул из кобуры маленький серебристый кирпичик пистолета и выбросил руку в их направлении. Один из мужчин был крашеным блондином, у другого были темные волосы. Джонс выстрелил блондину в лицо. Аккуратная третья ноздря появилась между двумя, данными ему от рожденья, а вот светловолосый затылок разлетелся к чертям собачьим. Брюнет в недоумении поглядел на забрызгавшую его кровь. Звук выстрела был тих, как кашель ребенка. Блондин почти с изяществом осел на пол. Джонс, а затем и Парр ступили на ворсистый белый ковер, и Парр запер за ними дверь.

— Кто вы такие? — завопил Майда, пятясь к стене с поднятыми руками.

— В гостиную, — прорычал Джонс, помахивая пушкой. Майда кинул взгляд за его плечо и бочком двинулся вдоль стены, пока не дошел до порога и не попятился в просторы шикарной гостиной, из окна которой открывался вид на заснеженный двор Висячих Садов. Парр подошел к окну и затемнил его до полной черноты.

— Послушайте, я дам вам денег… — начал Майда.

— Ты ведь меня помнишь, верно? — прошипел Джонс, наводя ствол на промежность тучного Рожденного. — Ты меня кастрировал, помнишь?

— Это не я! Это те свихнувшиеся забастовщики, пробравшиеся в тот раз на Завод… Это не моих рук дело!

— А как ты об этом узнал? Они тебе рассказали. Чудесная вышла шутка, правда?

— Чего ты хочешь? Бери все, что пожелаешь! — Взгляд лидера профсоюза испуганно перескочил на Парра, вытаскивающего из кармана своей куртки что-то странное. То, что выглядело как три оружейных ствола, оказалось в разложенном виде штативом. Наверх Парр водрузил крошечную видкамеру. Загорелся зеленый огонек, означавший, что съемка началась. Парр остался за камерой, и Майда перевел глаза обратно на Джонса, ожидая его слов.

Джонс помедлил. То, что он должен был сказать, было отрепетировано не раз, но строки путались у него в голове, слова были расколоты на кусочки тем тихим выстрелом, который убил блондина. Он убил человека… Уже в третий раз. Это получилось естественно, словно было одним из навыков, вживленных в мозг. Это был основной звериный инстинкт — инстинкт выживания. Так почему же после он ощущал такое… замешательство?

Его взгляд пробежался по комнате. В таких местах ему бывать не приходилось. Столы, сработанные из какого-то блестящего зеленого камня. Белые диваны и кресла, покрытые серебристой вышивкой. Бар, голотанк. На стенах со вкусом развешаны картины. Несколько столиков, полок и пьедесталов занимали небольшие рамонские скульптурки, вырезанные из переливчатого белого кристалла. Они изображали животных, а одна из них представляла собой воина-рамона и была выполнена с невероятной для этого материала детализацией. Было проработано все — от его, напоминающей львиную, головы до копья, приготовленного к бою. Каждая из фигурок, должно быть, стоила состояние. А у Завода стояли лагерем люди, истощившие себя голодной забастовкой. Были и те, кто истощал себя не по своей воле. Джонсу вспомнилась та женщина, сидящая в своем саване из пламени.

Его замешательство развеялось. Горящий взор снова обратился к перепуганному Рожденному. Гнев в его голосе был неподделен, хотя слова принадлежали и не ему.

— Мистер Майда, я здесь затем, чтобы зафиксировать начало восстания, зафиксировать первый удар, нанесенный в грядущей войне. И эта война не закончится до тех пор, пока мы, клоны, не получим все те права, которыми обладаете вы, рожденные естественным способом.

Ранее он пришел к выводу, что это было умным ходом. Завод избавится от торчащего в своей львиной лапе шипа, и в то же время ни полиция, ни синдикат и не подумают возложить ответственность на него. Нет, Майда окажется убит опасным беглым Выращенным — фанатиком, живущим иллюзией. И все же Джонс задумывался над тем, не настроит ли это работающих на Заводе Рожденных, бастующих безработных, да и большую часть общественности вообще, против Выращенных, против их повсеместного использования? Не станет ли это угрозой самому существованию Завода? Но, конечно, они понимали ситуацию лучше, чем он. В конце концов, он был всего лишь Выращенным… Все его знания были либо привиты ему еще до рождения, либо почерпнуты им из разговоров, которые вели между собой рабочие-Рожденные, и из радиопередач, которые они слушали. Затем его обучала улица. А эти люди сидели за длинными лакированными столами и принимали масштабные решения. Это было неподвластно его уму. Все его мысли вертелись лишь вокруг пятисот мьюнитов… И Парр заплатил ему половину, когда он сегодня забрался к нему в машину.

— Эй, — пролепетал Майда, — о чем это ты… Я же… Пожалуйста! Послушай…

— Мы хотим жить так, как живешь ты, — продолжал Джонс, скатившись в импровизацию, потому что остальные слова проскользнули сквозь пальцы его разума. Он думал о своем адском гнездышке и о крошечной черной лачуге Эдгара. — Мы хотим…