Паннония

"О возлюбленная!" - сквозь стеклянные стены кафе видна белокурая женщина с ножом в руке - "О возлюбленная! Я - тот, кого ты знала когда-то, в течение двух на редкость счастливых лет, по крайней мере счастливых для тебя, как ты тогда уверяла!" - сильными ударами ножа она рубит капусту - от круглого, крепкого кочана остается лишь гора распадающейся стружки - "Он бросил невесту, чтобы перебраться в Христианию, и, несмотря на многочисленные обещания, ее к себе не перевез" - мелко-мелко, быстро-быстро она дробит морковь - "Вспомни наши прогулки вдоль пристани, объятья на обочине, лепет в лесу" - сгребает порубленные овощи с деревяшки в миску, мешает, довольно причмокивая губами "Все то банальное, через что предстояло пройти и нам, и что мы прошли, как положено влюбленным, не догадываясь, что, может быть, и любовь предписали себе потому, что так делали другие, и мы не видели иного пути в девятнадцать лет" она выкладывает рядком помидор, огурец и перец, окидывает их оценивающим взглядом, замахивается ножом - "Ты знаешь, ведь, пока я шел сюда, я заготовил грусть и нежность, и сожаление о том, что прошло, и вину перед тобой... Но сейчас, когда я смотрю на тебя сквозь стекло, все это пропадает" - скоро будет салат, он уже издали кажется вкусным - "Потому что я вижу тебя такой же, какой видел тогда" - рука с перевернутой бутылкой оливкового масла описывает два круга над миской; потом берет прозрачный уксус и роняет несколько капель - "И мне - вот жало давно забытого чувства - становится скучно, и хочется бежать прочь из этого города, и хочется - прости меня - забыть твое имя" - в торжестве приближающегося завершения соль и перец сыплются с двух рук - "Он бросил невесту, чтобы перебраться в наш богатый, благоустроенный город, оставив ее прозябать в качестве прислуги или кухарки" - и поднимаются большая деревянная ложка и деревянная вилка, чтобы опуститься в кусочки овощей, переворачивая их - "Помнишь, ты рассказывала мне о старике, что лежал на скале, умирая от жажды, и, весь иссохнув и покрывшись перьями, превратился в чайку? И как, взмыв в небо, быстрым глазом увидел лежащее внизу тело?" - "С необычайной легкостью бросал он всех - мать, невесту, родной город, ни к чему не привязываясь, ни о чем не сожалея; должно быть, для него придумана пословица: рыба ищет где глубже, а человек - где лучше" - Ее волосы по-прежнему густы и белокуры, щеки розовы, тело все так же стройно; если бы взгляд мог отыскать что-то новое, скажем, седые волосы или пару морщин, которые давали бы понять, что за эти годы в ее жизни что-то произошло, что она изменилась, что она, быть может, стала другим человеком, Марков бросился бы к ней, стремясь разглядеть в давно знакомом ему человеке нового (ведь ученым движет любопытство, на что бы он ни обращал свой ум). Но она казалась ему точно такой же, какой он оставил ее когда-то, и, вместо того чтобы испытывать радость, он почувствовал страх, будто кто-то взял и отменил все те годы, что прошли с момента их последней встречи - именно те, когда создавалась алгебра Маркова, и где он уже почти доказал последнюю теорему: нет, от этих лет он не откажется никогда! - "Он всем оказался готов пожертвовать ради научной карьеры - ради науки, - скажут иные идеалисты, но мы попросим их объяснить: разве могут эти цифры... эти непонятные цифры... неумолимые законы быть важнее..." ведь и сама эта женщина, увидев Маркова, вряд ли нашла бы его изменившимся, и она скорее отшатнулась бы, чем протянула бы ему руку - "Но спустя несколько дней, или месяц, или год после того, как я уеду, твои руки или твоя постель вдруг всплывут в памяти, и я пойму, что никогда не любил никого, кроме себя, но любовь к себе не выносит потерь и потому готова плакать о том, что невозвратимо, не только о тебе, но и обо всем, что меня окружало, что я покинул или - как того хочет моя любовь - обо всем том, что, не оказавшись вечным, посмело покинуть меня".

День подходил к концу, так что даже побеленная Прибрежная улица казалась сизой в сумерках. Крича, как кошки, чайки возвращались к своим гнездам, и Марков брел вслед за ними, словно они указывали путь. Навстречу ему зажигались фонари, стоящие на равном расстоянии друг от друга: так солдаты отдают честь своему генералу. Он боялся, что перепутает этот дом с другими, ведь он уже убедился, что вовсе не узнавал родные места мгновенно, и даже спустя долгое время все еще сомневался, туда ли он попал. Но этот дом, будучи в три этажа, отличался от окружающих его двухэтажных. Фонарный столб напротив дома оказался удобен, чтобы опереться о него спиной. Марков вытащил из кармана пачку сигарет и, обратив взгляд на окна третьего этажа, приготовился ждать.