Паноптикум. Книга первая. Крах

— Мои ангелочки, — сказал, улыбнувшись, Император и снова нажал на открытку.

Лицо императора — дедушки коренным образом отличалось от императора — правителя, которого Орокин видел на различных правительственных заседаниях. «Добрый дедушка, безгранично любящий своих внучек», — пронеслось в голове Орокина. Однако глаза Императора говорили еще кое-что… «Наркотик… Теперь всё вставало на свои места… Теперь понятны и резкие смены настроения Императора, и его безрассудство». «…Николас привез какую — то наносыворотку из Даутсона», — Орокин вспомнил слова Императора. Теперь ему стало понятно, что лекарство, которое принимает Император, скорее всего является каким — то синтетическим наркотиком. «Интересно, а он сам об этом знает или хотя бы догадывается?»

Полковник вспомнил дело медицинской корпорации «Д&С» из Даутсона, которая в своё время сделала большие деньги, наводняя черный рынок синтетическими наркотиками. Дельцы с атлантического побережья снабжали ими весь север Евразии. Скандал поднялся после того, когда глава Московии — Патриарх Пимен, обратился по дипломатическим каналам к Императору с призывом «остановить антихристов». Патриарх Пимен имел большое влияние на территориях восточной Европы и Зауралья. Придерживаясь политики нейтралитета в противостоянии между Акритской метрополией и Кайпианским союзом, Пимен «между строк» дал понять о том, что если просьба его святейшества не будет удовлетворена, то «он примет все необходимые меры». Под «необходимыми мерами» подразумевалось то, что территории Московии будут предоставлены кайпианцам в качестве перевалочных баз. Император не пошел на конфронтацию с Патриархом и дал уголовному делу ход, несмотря на то, что по имеющейся у полковника Орокина информации Мартин сам имел какие — то интересы в фармацевтическом бизнесе Даутсона. «Если глава государства под чем — то подобным, — подумал Орокин, — то дела дальше могут пойти просто непредсказуемо».

Орокин давно набил оскомину Спектрату, и те даже пытались лишить его «Седьмой печати». Полковник был одним из немногих в метрополии, кто имел «Седьмую печать» — особый криптографический ключ, дававший право доступа к сверхсекретной информации. Именно поэтому он был назначен главой Корпуса внешней разведки метрополии как лицо, которому Император безгранично доверял. Информация о Паноптикуме, полученная в найденных ковчегах, подпадала под гриф «Седьмой печати».

«Всё это неспроста, — подумал Орокин. — Даже эта открытка не что иное, как напоминание «о папе Николасе». «Обыватель бы, наверно, подумал, что я бесчувственный ублюдок, — Орокин даже улыбнулся при этой мысли. — Однако в этой игре особое внимание нужно уделять деталям».

Прозвучавший бой часов возвестил о том, что нужно возвращаться в Сенат, и добрый император — дедушка снова превратился в угрюмого императора — правителя. Бережно положив открытку на столик, Император накинул шинель, после чего промолвил:

— Пойдем, Уэйн, осталась торжественная часть…

* * *

— …Мы помним тебя, Эрик, как Первого Императора, и восхваляем твоё имя в веках, как имя основателя Акритской метрополии — законной наследницы Великой Римской Империи.

Закончив речь, Император возложил цветы к статуе, стоявшей первой в ряду из восьми скульптур, изображавших предыдущих правителей метрополии. Заняв императорское кресло, он принялся наблюдать, как другие члены Сената произносят свои торжественные тирады. Внезапно зашел церемониймейстер и быстрым шагом через весь зал направился к Императору, нарушая все церемониальные нормы. Значит, что-то пошло не по сценарию.

— Ваше Императорское Величество, за дверью сын викария Эритеи. Просит уделить ему время. Говорит, что очень срочно, информация государственной важности, — прошептал церемониймейстер на ухо Императору.

Император, кивнув, встал с места и громко, прервав церемонию, произнес:

— Господа! К нам пришел Томас ДиАнжело, сын викария Эритеи. Викарий Дэвид ДиАнжело почему-то не появился после трехчасового перерыва, возможно, немного перебрал в баре… Томас что-то хочет нам сказать. Говорит, что срочно…

Император улыбнулся и, обращаясь к членам Сената, которые с благоговением стояли возле статуй, добавил:

— Эту пьесу вы доиграете потом, господа, тем более что ваша игра просто отвратительна…

Викарии переглянулись, но, молча, заняли свои места. Император присел обратно и подал знак церемониймейстеру, чтобы тот впустил сына викария Эритеи.