Паноптикус (СИ)

   Ирина Скрински держалась как могла. Последние два месяца превратились для неё в сущий ад. Женщина всё чувствовала и понимала, полудохлая, но живая настолько, чтобы испытывать боль и отвращение. По временам она теряла сознание, выпадала прочь из реальности, превращалась в насилуемый овощ. Для неё это было славное время, лучший из возможных вариантов. Правда Людцов этому не попустительствовал, он ревниво избегал подобных ситуаций, тщательно дозируя жизненные силы женщины. Ирина жила как в тумане, смутными всполохами сознания, от чего многое из происходившего с ней казалось женщине сном. Она уже ни в чём не была уверенна, апатия пыталась её поглотить. Иногда она грезила наяву, погружаясь в неожиданно яркие и достоверные до мельчайших подробностей, детские воспоминания. Видела выплывающий из дымки свой старенький дом, гигантские деревья сада, рассеяно улыбающихся родителей: отец стоял с чёрно-белой дворнягою, а мать в клетчатом фартуке махала ей с порога. Замедленно дул ветер, очень низко и плавно гнулись травы. Вытянувшись на подоконнике, дрыхнул вконец обленившийся, флегматичный котяра. Можно было подойти и поторыгать его за жёсткие, проволочные усы. Как давно это было и как далеко от этой богом забытой планеты. Во времени не достать и не достать в пространстве. То была совсем другая жизнь в дружбе с деревьями и со всеми божьими тварями. Отец часто водил её на речку, над которой порхали сухие и ломкие стрекозы. Они хрустели, словно тонкие полупрозрачные вафли и голодные рыбы чмокали из воды толстыми, чувственными губами, привлечённые близостью десерта. Ирина отчаянно идеализировала своё детство, возвращаться из которого ой как не хотелось.

   Порой женщина приходила в себя, находясь под капельницей. Питательный раствор по прозрачным трубочкам перетекал в её пересохшее естество. Как правило, тогда она лежала на кушетке с воткнутым в вену катетером. В неё нагнетали скромную жизнь. Возле Ирины неторопливо суетился Еремей, андроид регулярно проводил осмотр своей единственной пациентки. Он тщательнейшим образом осматривал все закоулки её сдувшегося тела, заглядывая женщине в самые заповедные места - например, в зад. Её тело теперь напоминало мешок с костями, но это нисколько не отвращало от Людцова. Он продолжал с прежним азартом вожделеть и эту кожу, и эти кости. Увы, мешок с костями по-прежнему оставался симпотной бабёнкой и это не могли изменить даже самые суровые меры голодания. Ирина тяготилась своей дуплистой плотью и своим полом. С каким удовольствием она бы вырвала из себя влагалище и болотную гадюку прямой кишки. Она питала отвращение к своему печальному телу, вернее к его останкам, которые как ни в чём не бывало продолжали регулярно насиловать.

   Поначалу Ирина рьяно сопротивлялась любым попыткам искусственно её кормить, но всякий раз силы оказывались неравными. Её привязывали к креслу или обездвиживали на кушетке при помощи ремней, иной раз просто вводили лошадиную дозу успокоительного, превращая таким образом в готовый к манипуляциям, перезрелый плод. Поняв, что ей не дадут умереть, Ирина, наконец, вняла голосу рассудка и сдалась на милость победителей. Она позволяла проделывать с собой все те медицинские гадости, на которые подвязались её мучители. Теперь женщина просто лежала под капельницей, чувствуя как в неё вливается такая нерадостная жизнь. Однажды Ирина даже решила этим воспользоваться: ощутив прилив сил, она схватила неосторожно оставленный на подносе скальпель и попыталась нанести андроиду несколько ударов в шею. Получилось очень глупо: удары были произведены неумело и с детскою силой; скальпель вошёл неглубоко, оцарапав, оказавшийся достаточно плотным, кожный покров робота. Ирина даже не сумела его как следует ранить. Еремей, не обращая внимания на царапины, смотрел на своего бывшего капитана с видом холодного интереса. Он как будто изучал её под микроскопом.

  - Вы, конечно, надеялись на другой результат. - просто сказал он.

  - Чтоб ты сдох - хрипло произнесла Ирина. Она вновь чувствовала себя обессиленной, как будто пробежала несколько километров - скальпель звонко выпал из её ослабевшей лапки.

  - Я просто пытаюсь сохранить вам жизнь, согласно инструкции.

  - А если я не хочу, понимаешь, дурья башка, - не...хо...чу.

  - Понимаю, но на этот счёт у меня предусмотрены соответствующие протоколы антисуицидального характера.

  - Протоколы у него предусмотрены, идиот. А у тебя предусмотрены соответствующие протоколы антииздевательского характера?

  - Что значит издевательство в данном конкретном случае?

  - Что значит? Сексуальное и духовное насилие - вот что значит.

  - Нет. Понятия духовного насилия в моих протоколах не существует. Очевидно мои создатели посчитали его не достойным внимания.

  - Придурок.