Паноптикус (СИ)

   Андроид перевёл взгляд на Людцова; он невольно попятился перед человеком, но машинку не бросил, только мучительно замотал головой, словно это была не его голова, а несоразмерно тяжёлая, негабаритная голова коровы - каждый её поворот давался ему с видимым трудом. Его взгляд остановился на нежном теле кибернетика. Он тысячи раз наблюдал человека обнажённым, но впервые остановился на его наготе осмысленно. Еремей впервые её заметил. Казалось он что-то почувствовал, глядя на белое, словно взбитое масло, тело Владислава. И то что он при этом испытал, не вызвало в нём восторга. За всё время общения с андроидом, Людцов впервые ощутил себя нагим. Он стоял перед роботом со всех сторон продуваемый его понимающим взглядом. Неожиданно Еремей скривился, как будто, наконец, распробовал вкус своей участи - вкус был омерзительным.

  - Я сделал это, сделал это, - повторял он всем трясущимся лицом, - сделал. Я сво-боден.

   Он трясся, как в лихорадке, и продолжал кривится - это была гримаса безумия. Отбойный механизм в его руках не находил себе места. Его чёрное дуло плясало с большой амплитудой, готовое в любой момент разрядится очередным снарядом из арматуры.

  - Маман, немедленно повысь ограничительный контур по всему периметру - скомандовал Людцов, но андроид продолжал опасно трястись, не выпуская из рук пневматической пушки.

  - Нет, я зна... зна... зна...- начал он заикаться; не в состоянии закончить начатое слово, он вдруг тупо заулыбался самому себе, словно мысленно произнёс какую-то сальную шуточку - как даун. Из его левого глаза, словно сквозь сальник, просочилась жёлтая маслянистая жидкость - сво... сво... сво.. бо... бо...

  - Маман, отключи контуры питания, немедленно, и внутреннюю батарею тоже.

  - бо... бо... бо... бо... да - закончил наконец Еремей и замер навсегда в неподвижности. Лишённый источника энергии, он постепенно окоченел. Идиотская улыбочка так и не сошла с его губ, а по щеке ещё долго продолжала ползти гнойная капелька смазки - единственно живое на этом застывшем лице. А когда казалось, что всё уже закончилось, из рук андроида с тяжким грохотом вдруг вывалилась громоздкий, молотобойный инструмент. Он грохнулся об пол, как ручная чугунная мортира времён Столетней войны.

  Глава 19

   Кибернетик подбежал к Еве и упал перед ней на колени. Он бухнулся на колени, словно собирался молится. Его любимая находилась при смерти. Расстояние между ней и небытием сократилось до толщины папиросной бумаги. Ева уже не металась в пароксизме агонии, а потихоньку отдавала концы, хрипела, не двигаясь с места. Иногда воздух, выходя из горла умирающей, рождал посторонние звуки и тогда к хрипу присовокуплялось какое-то тоненькое мяуканье, как будто далеко-далеко взывал о помощи заблудший котёнок. В приступе отчаяния Людцов обхватил голову ксеноморфа. Огромная и тяжёлая, она болталась, словно на ниточке. Место у основания черепа, куда вошла арматура, явственно дымилось, дымился и сам металлический стержень, разъедаемый молекулярной кислотою. Не было никаких сомнений: минутки жизни Евы Браун были сочтены, она подыхала.

   Это была уже вторая Ева Браун в истории человечества и обе споткнулись о печальный конец. Видать судьба у них такая, у Ев у Браун: Евы Браун не умирают от старости, на сусальном закате в конце счастливо пройденного пути. Людцов держал в руках её голову, голову одной из Браун, словно большущий и влажный булыжник. Булыжник был массивным и неудобным, он всё время норовил выскользнуть из рук кибернетика. В детстве Владислав был уверен, что нечистая сила бессмертна, что черти никогда не умирают - как глупо с его стороны, как глубоко он ошибался: умирают, ещё как умирают. Не в силах сдержать своё горе, Людцов замычал. Он мычал громко, как глухонемой. Его чёртовица постепенно околевала, тело её уже не казалось таким лакированным и скользким как раньше, оно помутнело, словно поверхность запотевшего зеркала. Великолепный, прекрасный чёрт покидал этот великолепный и прекрасный мир. Всё оказалось до невозможности просто. Людцов ненасытно глядел в её маленькие глазные яблочки, в которых всё слабее различалась искра сознания. Понимает ли она где находится, кто держит её за голову? Всё что произошло казалось примитивнее детских каракуль. Его Ева пропадала без вести, её поглощала жирная бездна небытия. На прощание она ничего не сказала, просто незаметно утихла, перестала быть. Как будто никогда и не было.

  - Не надо. Останься. Не надо. Останься - только и мог прогнусавить Людцов; он расхныкался, как малолетка.