Панорама

– Вот же…, – Александр Арсеньевич хотел выругаться, но сдержался. – Как думаешь, много у нас утекло?

– Будем разбираться. Проверим, действительно ли до пятнадцатого года трудился в Харькове на «Монолите». Как эмигрировал в Россию. Где работал, кто дал рекомендацию к нам, кто проверял, кто принял. Да и вообще, всех, кто устроился после четырнадцатого года. Это дело, Александр Арсеньевич только начинается. Или ты думаешь, что американские, так называемые, партнеры, завтра забудут слово «Панорама»? – Семен Захарович усмехнулся. – Брось собаке кость, грызть будет, пока зубы есть.

– Так что? Проект не закрываем?

– Наоборот. Я бы продвинул его, как первоочередной. А мы присмотрим за делами.

Вот и Гришино. На поеденной дождями и снегом дощатой лавке, у покосившегося забора, сидел мужчина. Темный двубортный прошлого века пиджак поверх мятой рубашки и чёрные брюки, заправленные в резиновые сапоги, полностью гармонировали с его угрюмым небритым лицом. Он поднял голову, услышав звук притормозившей машины. Серо-седые не стриженые волосы, седые брови и щетина, и даже глаза казались седыми. Будто его накрыла заплесневелая паутина судьбы. Этот бедолага мог бы олицетворять поговорку о том, что лучшие учителя в жизни – это голодный желудок, пустой карман и разбитое сердце. Но глядя на его сгорбленную, одинокую фигуру, сразу понимаешь, что у таких учителей не бывает учеников.

– Доброго здоровья! – поприветствовал Антон аборигена. Тот кивнул в ответ и взялся двумя ладонями за край лавки, намереваясь привстать.

– Где у вас кладбище?

– Так нет кладбища, – мужчина развел в стороны руки. Потом указал рукой в конец улицы и поспешно заговорил, – Погост! Погост там! Только ты на своей машине не проедешь.

Он поднялся со скамьи и подошел к автомобилю.

– По улице, до конца. Потом к березкам ещё метров сто. Там и погост. Может, помочь чем надо?

– Спасибо! Не беспокойтесь.

– Так это…. – Абориген неловко протянул потемневшую от трудовой жизни и алкоголя жилистую ладонь. – Может, тогда поможешь? А то, это….

Антон пошарил рукой в кармане куртки и протянул страждущему сто рублей. За услуги надо платить.

Погост располагался у березовой рощицы. С десяток покосившихся темных крестов. Невдалеке разрушенная полусгнившая деревянная церквушка. Ближний к дороге крест был новым, и отсвечивал тусклым лаком. Свежий холмик и одиноко лежащий венок: «Дочери Оленьке от мамы». Табличка: Ольга Назаренко. Даты рождения и смерти. Всё! Всего двадцать три года было отмерено тебе, подумал Антон. И ничего ты не успела. Он раскрыл сверток с охапкой красных пластмассовых гвоздик. Стал заламывать тонкие проволочные стебли и втыкать в сырой могильный холм.

Когда ты молод, полон сил и желаний, то не задумываешься о смерти. Но наступает момент, и тебя в деревянном ящике опускают в яму и забрасывают землей. И все, что ты успел сделать на Земле, тебе уже не принадлежит. Кроме двух квадратных метров. Родня, в силу своих возможностей, соорудит памятник, чтобы увековечить твое имя. Увековечить? Именно! Через сто лет никто на этой Земле и не вспомнит о тебе: друзья, дети и внуки умрут. Правнукам ты не нужен.

И тогда какая разница: будешь ты лежать под гранитным монументом на престижном кладбище или под деревянным крестом на безымянном погосте – последнем приюте, последнем пристанище твоём, последнем месте, где ты был "гостем"?

Начал накрапывать дождь. Антон вытер руки носовым платком, достал из кармана фляжку со спиртным.

– Пусть земля будет тебе пухом, – тихо проговорил он, не решаясь назвать имя, так как до сих пор не осознавал у чьей могилы стоит: Оли Назаренко с планеты Земля или волнового сгустка из созвездия Лебедя.

Около автомобиля стояла худенькая девушка. Светлые волосы намокли от дождя. На ней была надета джинсовая куртка поверх темно-синего трикотажного платья ниже колен, и кроссовки на босу ногу. Незнакомка прижимала руки к груди и дрожала. Взгляд ей голубых глаз словно остекленел.

– Здравствуйте! Вы кто? – спросил Антон.

Девушка протянула дрожащую руку в сторону могилы Ольги. Её рот приоткрылся, но она не смогла произнести ни слова. Лицо её исказила гримаса слабоумия.

– Вы подруга Оли? – спросил Ларин, понимая, что девушка не в себе. – Как вас звать? Вы вся промокли, пойдемте. – Он повел незнакомку к пассажирской двери. Это оказалось не так просто. Она практически не могла переставлять ноги. Антон снял с девушки мокрую джинсовку и накинул свою куртку, усадил на пассажирское место. Включил обогрев сидений, достал из сумки термос с кофе, из кармана куртки фляжку с виски. Налил.

– Пейте, – Он передал крышку от термоса в руки промокшей незнакомки. – Пейте, пейте.