Панорама Времен

— Не совсем. Наша звезда, как выразился бы Джонатон, сравнительно мягкосердечна. А наша планета на удобной и уютной орбите, практически круговой.

— А у них не так?

— Нет. У их планеты также выражен наклон оси, но куда заметней, чем на Земле с ее двадцатью тремя градусами. Чтобы объяснить упомянутые Джонатоном эффекты, требуется наклон в сорок градусов и более.

— Жаркие лета? — спросил какой-то незнакомец, и Рейнольдс посмотрел на него с некоторым удивлением. Значит, эти люди не просто оруженосцы Келли, как он ранее полагал. Тем лучше.

— Да. Наклон оси заставляет каждое полушарие поочередно обращаться к центральной звезде и отклоняться от него. У них лето жарче и зима холоднее наших. Но есть еще кое-что: насколько я могу судить по словам Джонатона, их мир не следует идеальному пути, в то время как наш — почти не отклоняется от него.

— Идеальный путь? — нахмурилась Келли. — Восьмеричная тропа? Путь просветления?

— Опять теология, — заметил говоривший ранее.

— Не совсем, — повторил Рейнольдс. — Пифагор считал круг идеальной фигурой, прекраснейшей из всех, и не вижу причин, почему бы так же не считать Джонатону.

— Астрономические объекты имеют формы, близкие к округлым, — заметила Келли. — Пифагор мог наблюдать Луну.

— И Солнце, — отозвался Рейнольдс. — Не знаю, есть ли луна у планеты Джонатона. Но звезду свою они наблюдают, и у той круглые очертания.

— Итак, круговую орбиту они считают идеальной.

— Что и требовалось доказать. Но Джонатон сообщил, что их планета обращается по иной орбите.

— Эллиптической.

— С очень большим эксцентриситетом. По крайней мере, так мне кажется. Джонатон употребил термины орбитальное лето и полярное лето: вероятно, они отличают эти эффекты друг от друга.

— Не понял, — сказал говоривший.

— Эллиптическая орбита порождала бы чередование лета и зимы, однако в обоих полушариях одновременно, — резко бросила Келли, чуть дернув подбородком книзу. — Полярное лето у них, вероятно, соответствует земному.

— А-а, — промямлил говоривший.

— Ты упускаешь из виду великое лето, солнышко, — едва заметно усмехнулся Рейнольдс.

— А что это такое? — осторожно спросила Келли.

— Когда полярное лето совпадает с орбитальным, а это случается довольно часто... в общем, не хотел бы я там оказаться. И соплеменники Джонатона, надо полагать, тоже не стремятся.

— А как они выживают? — заинтересовалась Келли.

— Мигрируют. В одном полушарии летнюю жару с трудом можно переносить, но приходится мигрировать туда, потому что в другом сущая адская жаровня. Вся раса мигрирует.

— Кочевники, — констатировала Келли. — Целая культура рюкзачников.

Голос ее звучал отстраненно. Рейнольдс поднял бровь. Он впервые слышал от Келли что-нибудь не резкое, не предельно эффективное и не скучное.

— Думаю, поэтому они и травоядные — это полезно и даже необходимо для кочевой жизни. Великое лето выжигает всю растительность; великая зима, а такая неотвратима, замораживает континенты.

— Господи, — вырвалось у Келли.

— Джонатон упомянул великие бури, ветра, способные сбить с ног, и песок, за ночь насыпающий дюны. Резкие климатические сдвиги должны порождать ураганы и торнадо.

— И поэтому они вынуждены мигрировать, — сказала Келли.

Рейнольдс отметил, что в комнате воцарилось странное безмолвие.

— Джонатон, судя по всему, родился во время одной из Кочевок. У них мало естественных укрытий, поскольку ветра и зимы способствуют скальной эрозии. Наверное, в такой обстановке технологию развить сложно. И вполне ожидаем интерес к астрологии.

— К чему? — удивленно переспросила Келли.

— Ну да! — озадаченно воззрился на нее Рейнольдс. — А как еще это назвать? Они преуспели в астрономии, чтобы определять точное время года и срок прихода следующего великого лета, ну так во что им верить? Естественно, астрология стала непоколебимой религией, потому что она работает! — Рейнольдс улыбнулся своим мыслям: ему представилось стадо атеистов-жирафов, застигнутое песчаной бурей и обессиленное.

— Ясно, — с нескрываемой растерянностью ответила Келли. Ее спутники неловко затоптались, не понимая, как реагировать на столь неправдоподобные откровения. Рейнольдса порадовало их смятение. Отчасти возвратилось качество, свойственное ему в молодости: способность погружаться в центр вещей, единственному из актеров на сцене двигаться и действовать по собственной воле, а не шпарить по тексту. Вот оно каково — чувствовать себя победителем, подумалось ему. Он утратил это качество на Марсе, на долгом обратном пути, в полнейшем безмолвном одиночестве. Он испытал себя и наткнулся на некое твердое внутреннее ядро, пришел к мысли, что люди и ожесточенное соревнование с ними ему не нужны. Работа в тесных помещениях исказила его душу.

— Полагаю, поэтому-то они сравнительно слаборазвиты технологически для своего возраста. Машины им не слишком нравятся, они так и не сумели к ним окончательно приспособиться. Когда их религии понадобился звездолет, они реализовали самую что ни на есть неуклюжую конструкцию.

Рейнольдс помолчал, чувствуя приятную легкость.