Панорама Времен

Маркхем разложил свои бумаги на узком маленьком подносе, которыми снабжают в самолете. Впереди много скучных часов полета над Атлантическим океаном, и их предстояло вытерпеть, вжавшись в кресло рядом с иллюминатором. Перед ним проплывали уравнения Кэти Уикхем, кивали тензорные индексы, приглашая повернуть их так или иначе, теснились друг за другом записи, в которых таилось обещание.

— Ленч, сэр, — сказала стюардесса с профессионально бесстрастным лицом, Это эхо вежливости, по идее, должно было придавать какой-то лоск тому набору пакетиков в картонной коробке, который стюардесса шмякнула на поднос. Маркхем вскрыл коробку, и на поднос посыпался дождь пакетиков — стандартные порции пищи. Он наугад развернул одну из трех упаковок — это оказался обязательный упругий кусок цыпленка. Маркхем осторожно надкусил его — он был вязким и кисловатым. “Единственно приятное во всем этом, — подумал он, — отсутствие пластика”. Бомбардировка полей в Саудовской Аравии несколько лет назад положила конец применению пластиков и привела к возвращению скромной картонной упаковки. Ее шероховатая серая поверхность напоминала детство, годы, когда углеводородные соединения начали править миром.

Полезная сторона этого дела состояла еще и в том, что на поверхности бумажной упаковки можно что-то написать, и на ней останется ваше послание, тогда как пластиковая оболочка отказывалась воспринимать отпечатки ее временных пользователей. Он бездумно записал новые уравнения квантового поля на картонной коробке. Элегантные эпсилоны и дельты украсили их марш через напечатанный жирным шрифтом фирменный знак “ЮНАЙ-ТЕД ЭЙРЛАЙНЗ”.

Маркхем задумчиво жевал, время шло. Он увидел, как можно разделить тензорные элементы на несколько сокращенных уравнений. Двумя-тремя черточками он разложил на пары компоненты поля, сделал некоторые побочные вычисления, чтобы проверить себя. Где-то далеко от него двигались другие пассажиры. Через какое-то время наискось по упаковке красовалось пять новых уравнений. Три из них, как он подозревал, были старыми приятелями: уравнениями Эйнштейна с модификациями, учитывающими квантовый эффект, когда длинная шкала становится достаточно мала. А вот два других содержали в себе нечто новое. Более глубокое понимание квантовых явлений добавляло новый член в одном месте, путаницу тензоров в другом. Создавалось впечатление, что дальнейшее сокращение невозможно. Маркхем в раздумье постучал по коробке ручкой и нахмурился.

— Вы только посмотрите! — воскликнул сосед. Маркхем повернулся к иллюминатору. Огромное облако цвета желтой серы с оранжевыми прожилками плыло над ними.

— Впервые вижу такое, — сказал сосед взволнованно. Маркхему хотелось бы знать, поведет ли пилот самолет через это облако. Но спустя несколько секунд окно оказалось закрытым волокнами облака, и Маркхем понял, что они уже проходят сквозь нижние слои. Тяжесть снова придавила его. Самолет накренился, чтобы подняться выше.

— Прямо перед нами находится одно из тех облаков, о которых мы столько наслышаны. Я поднимаюсь выше, чтобы его можно было лучше разглядеть.

Это объяснение пилота показалось Маркхему насквозь фальшивым. Летчики не меняют курс из прихоти. Облако выглядело более тяжелым и массивным, чем проплывающие вокруг лохматые белые облака с темно-голубым окаймлением.

Маркхем что-то пробормотал и вернулся к вычислениям. Он переписал с картонной коробки новые уравнения и стал изучать их, пытаясь отключиться от тонкого пронзительного воя моторов. Один инженер как-то объяснил ему, что для нового поколения сверхзвуковых машин характерен непереносимый рев. Концерну “Рокуэлл Интернэшнл” пришлось здорово потратиться, чтобы как-то притупить острые звуковые пики. Шесть месяцев они работали над тем, чтобы превратить страшный визг в успокаивающий ровный гул, который не мешал бы пассажирам салона спокойно дремать. Маркхему это, однако, не помогло — он всегда имел повышенную чувствительность к звукам. Он нашел беруши в кармашке переднего кресла и воспользовался ими. От звуковой волны осталось только дрожание, которое начиналось в ногах и заставляло Маркхема стискивать зубы.