Пансионат

Дан повалился в кресло, сплел узлом пальцы и засвистел скорбный марш. Тиль понял, что сейчас придется вставать из теплой постели, влезать в темную одежду, может быть, даже натягивать на лицо эластичный дамский чулок и идти заниматься делами малоприятными и малозаконными. И догадка его подтвердилась. Дан сказал решительно:

— Объяснять ничего не буду — это долго. Сам увидишь. Я тут времени зря не терял, изучил коммуникации. Ни одна пансионатская кошка не ориентируется так в черных лестницах, чердаках, подвалах и подсобках. Так что давай одевайся и вперед…

— Ох, Дан, чует мое сердце, влипнем мы с тобой…

И с этим тяжелым предчувствием Тиль покорно последовал за другом, спотыкаясь на темной винтовой лестнице, протискиваясь в слуховое окно, проползая в пыли и паутине под переплетением кабелей.

Наконец Дан велел притихнуть и ждать. Тиль осмотрелся. Привыкшие к сумраку глаза различили узкий коридор, дверь, сквозь щели которой пробивался лунный свет. Ждать пришлось довольно долго.

Тиль даже придремал, удивляясь в душе гримасам судьбы: два солидных, известных человека, члена Союза Творцов, притаившись в каком-то закутке лечебно-санаторного заведения, ждут непонятно чего.

Дан подобрался. В конце коридора раздались легкие шаги. Человек крался вдоль стены, придерживая шумное дыхание, замирая и прислушиваясь. Дан достал пистолет и осторожно снял с предохранителя…

В темноту пролился неяркий свет, и стала видна фигура человека, который, стараясь не шуметь, возился у двери. Наконец створка тихо раскрылась. Человек поднял повыше старинный фонарь и трижды качнул ли. Подождал и, видимо, получив ответ, удалился. Дверь осталась распахнутой.

Дан придвинул губы к самому уху друга и щекотно выдохнул:

— Ты хоть драться умеешь?

«Тоже умник — об этом раньше надо было спрашивать», — подумал Тиль.

Он затруднился ответить. Драться ему никогда в жизни не приходилось. В детстве и ранней юности его попросту не задевали, уважая крупное медвежеватое сложение, а последующее его бытие протекало в кругу людей интеллигентных, где махать кулаками было как-то не принято. Там использовались совсем другие методы… Поэтому он буркнул:

— Ладно, справимся.

Снаружи донеслись шорохи. Лунный свет зачеркнули резкие тени. Двое бережно внесли небольшой ящик. Вели они себя не слишком скрытно, но все-таки озирались по сторонам. Почти сразу же из глубины коридора вынырнул еще один человек. Снова замерцал потайной фонарь, дверь закрыли и заперли.

И тогда поэт Дан решил, что пришел его час. Он гаркнул: «Стоять! К стене! Руки за голову!» и бросился вперед, отрезая злоумышленникам путь к отступлению. Тиль, плохо понимая суть происходящего, сгреб за ворот ближайшего незнакомца, ткнул его носом в стенку и принялся за следующего. Фонарь откатился и погас. Минуты три в темноте раздавалось яростное сопение, придушенные крики, ругательства, и вдруг, перекрыв все звуки, прокатился гром выстрела. Огневая поддержка произвела большое впечатление на неизвестных: они выстроились у стены, послушно опираясь на нее поднятыми руками. Как выяснилось, Дан стрелял вверх, никто не пострадал.

— А что с ними теперь делать? — растерянно спросил художник, утирая рукавом разбитый нос.

Но гроза преступного мира — поэт Дан — ответить не успел. Вспыхнул свет и набежали люди, панически вопрошая: кто стрелял, в кого и зачем.

Толстенький, кругленький директор пансионата в голубой пижаме прижимал ручки к сердцу и кудахтал, как курица. Дан размахивал пистолетом, требовал вызвать охрану порядка и вообще чувствовал себя героем. Женщины из персонала громко восхищались смелостью знаменитого поэта. Только Тиль стоял в сторонке, он недоуменно следил за бурным развитием событий и вытирал нос. И еще один человек не разделял всеобщего подъема — в конце коридора стоял, заложив руки в карманы халата, зеленоглазый медиколог. Он был спокоен.

Явились представители службы охраны порядка. Злоумышленников обыскали, надели на них наручники. Принялись составлять протокол. Потребовалось вскрыть ящик. Нашелся под рукой ломик, крышку поддели, с усилием оторвали… И ахнули. Ящик оказался набит интереснейшими вещами. На слое золотых монет лежали драгоценные кольца, ожерелья, диадемы, тонкой работы кинжалы, рукояти которых были украшены нешлифованной бирюзой и кораллами…