Пантеон оборотней. Приключения Руднева

– Это, Руднев, не сарказм, – сердито хмыкнул Терентьев. – Это опыт – «сын ошибок трудных», как Александр Сергеевич писал. И подсказывает мне этот самый опыт, что чем громче музыка, тем дряннее оркестр. Я это к тому, что чёрт его знает, что там был за заговор, и так ли уж там всё победоносно, как генерал-майор отчитывается… А если убийство Вяземского к этому делу касательство имеет, так между нашими славными службами, что вроде как в едином порыве внутреннюю безопасность империи обеспечивают, начнётся такая грызня, что ликантропам тошно станет… Ладно, Дмитрий Николаевич, лирика это всё… Идёмте опознание официанта проводить, а после с графом поговорим…

Глава 3

Официанта Дмитрий Николаевич узнал сразу и без колебаний. Руднев имел феноменальную зрительную память, благодаря которой запоминал всякое увиденное им лицо и был способен после различить его даже под гримом. Однако толку от этого опознания было немного.

Узнанным официантом оказался молодой парень, служивший у Каменских с малолетства, поскольку был он сыном старого графского повара. Ничего особенного молодец, вроде как, не приметил, да и не помнил точно того раза, когда на подносе у него оказались роковые бокалы. По его словам, выходило, что каждый раз он брал в буфетной поднос, на который вот только при нём же «шампанскую-то» и наливали.

– Оно ж, ваши высокоблагородия, шампанскую нужнась сразу подавать, – излагал он, шмыгая носом. – Полагается так… Чтобы, стало быть, не выдыхалася… Господа-то любють, чтоб она, значит, щиплилась и в нос стреляла…

– И каждый раз ты видел, как шампанское в бокалы наливали, – настойчиво переспросил Руднев.

Официант отчаянно закивал.

– А после ты поднос из виду не выпускал? – спросил Терентьев.

– Да как же можно, ваше высокоблагородие! Я так сразу шампанскую к гостям и нёс!

В этот момент в лакейскую, где проходил допрос официанта, едва не сметя с ног растерявшегося городового, ворвался старик-повар.

– Ах, ты, сукин сын! Тараканье семя! – орал он, потрясая на сына кулаками. – Ты ж, паскудник, позор-то какой учинил! Как же я теперь господам в глаза-то смотреть стану!

Папаша подскочил к своему отпрыску и принялся отвешивать тому звонкие затрещины так, что голова у парня болталась из стороны в сторону, будто на тесёмке.

– Батя! – завопил молодчик. – Не убивай!

– Прекратить! – рявкнул Терентьев и злобно зыркнул на опомнившегося городового, кинувшегося оттаскивать разъяренного родителя от своего дитяти. – Что всё это значит? Что он натворил?

От грозного начальственного окрика повар малость вошёл в разум и запричитал.

– Ох, ваше высокоблагородие! Ведь вот какой паршивец! Мы ж с матерью-то его, гадёныша, только по божьему закону жить-то учили! А он…!

Повар снова рванул к сыну, и тот шарахнулся в угол, прикрывая руками голову от отцовского гнева.

Терентьев поднял парня за грудки и как следует встряхнул.

– А ну, рассказывай, что ты такое учудил! Отвечай! Не то папашу твоего отпустить велю.

– Ой! Не надо! Всё расскажу! Только не отпускайте его! Он меня прибьёт!

– Рассказывай!

– Бутылку я спёр, – заканючил официант, с опаской глядя на рвущегося из рук городового отца.

– Какую бутылку?

– Так эту… Шампанскую…

– Продать что ли хотел?

– Не-ет… Это я для Фроськи припрятал…

Повар снова забился в руках городового.

– Курва твоя Фроська! – заорал он. – Как и мать ейная была! Хороших девок тебе что ли не хватает!

– Тихо! – снова призвал к порядку коллежский советник и кивнул официанту. – Когда ты бутылку спёр?

– Так сегодня и спёр… Буфетчик-то отвернулся, я за полу-то и сунул… Потом поднос забрал и ушёл с бутылкой-то… Я отдам! Ей же бог, ваше высокоблагородие! Вы только тяте меня убить не позвольте!

– То есть ты взял поднос и пошёл бутылку прятать? – задал вопрос Руднев.

– Ага… Так и пошёл… В оранжерейную, значит… Там под пальмовым кустищем и спрятал… Пальма там такая, с листьями, что наши лопухи…

– А что поднос? – перебил Дмитрий Николаевич ботанические подробности.

– Так я его тама при входе на скамейке пристроил… А сам бутылку к пальме понёс. Она тама, в дальнем углу…

Руднев с Терентьевым переглянулись, и Дмитрий Николаевич продолжил выспрашивать:

– Когда дело было? В начале вечера или уж перед происшествием?

Глаза у официанта забегали.

– Не помню я! – слишком уж поспешно ответил он.

– Стало быть, это тот самый поднос был, что ты мне и покойному подносил? Так? – нажал на парня Дмитрий Николаевич.

Пройдоха совсем сник и кивнул.

– Видал в оранжерее кого? – спросил коллежский советник.

– Не-е, тама не видал… А на выходе меня старший официант заприметил… Он-то, небось, отцу и нажаловался…

– Так дело было? – обратился Анатолий Витальевич к взвинченному папаше.

– Так, ваше высокоблагородие! Макар Семёнович, старший официант, за олухом-то нашим присматривает… Позор-то какой!