Пантеон оборотней. Приключения Руднева

– В своём творчестве я касаюсь и иных тем, – возразил Дмитрий Николаевич, кивнув на большое неоконченное полотно, на котором рыцарь в белых доспехах бился со сверкающим золотой чешуёй огнедышащим драконом.

– Нет-нет! – упрямо тряхнула каштановыми локонами француженка. – Это всё равно про любовь! Про любовь к богу, к отечеству… В русских много любви! У вас… как это?.. просторное сердце!

– Широкая душа, – улыбнулся Дмитрий Николаевич.

– Да! Именно!

Шарлотта подошла к полотну с белым рыцарем и стала внимательно его рассматривать.

Пространство картины было поделено на две части: светлую, где был изображён рыцарь, и тёмную, служившую фоном для дракона. Первая была пасторально проста – лазоревое небо с жемчужной цепочкой облаков, изумрудная трава с нежными пятнами ромашек и васильков, березовая рощица на горизонте. Драконья сторона была куда как интереснее – голубизна неба здесь резко уходила в густую темную синеву, обрывающуюся у края картины черным провалом неизведанной и волнующей бездны. Во мраке космоса вились скопища звезд и огромные алмазные созвездия будоражили воображение своими странными очертаниями. Твердь темной стороны представляла собой нагромождение гематитовых торосов, сверкающих острыми, как лезвия клинка, гранями. А у подножья черных скал вились похожие на щупальца неведомых тварей стебли диковинных растений.

Герои полотна тоже производили абсолютно разное впечатление. Блистающий золотой чешуйчатой шкурой монстр, изрыгающий пламень и широко расправивший огромные перепончатые крылья, давал ощущение мощи и неукротимой силы. Фигура же рыцаря на его фоне выглядела хрупкой и уязвимой. Воитель стоял, высоко занеся над головой меч. Одна его нога заступила на тёмную сторону и по колено была увита коварными и очевидно смертоносными щупальцами. Во всей позе паладина отчетливо ощущались непомерная тяжесть поднятого оружия и усталость от затянувшегося неравного боя.

Исход сражения, вопреки жанру, виделся совсем неоднозначным.

– Это ведь не про то, как трудно победить зло, пришедшее извне? Так? – спросила мадам Атталь, пристально глядя на автора картины.

– Так, мадам. Это про то, как трудно сохранить внутри себя добро, – ответил Руднев.

– Вы философ!

– Отнюдь! Просто так уж сложилось, что мне пришлось повидать немало людей, потерпевших поражение в такой битве.

– Да, – задумчиво произнесла француженка. – Я знаю. Вы… как это по-русски?.. enqueteur (фр. следователь).

– Devrais— je dire detective. (фр. Правильнее сказать, сыщик.) – уточнил Дмитрий Николаевич. – Я занимаюсь расследованиями, но не состою на службе.

– Не состоите на службе? – удивлённо подняла брови Шарлотта. – И многим из тех, кто на ней не состоит, ваш царь вручил орден Святого Владимира? Я разбираюсь в русских орденах, monsieur Rudnev, и видела его у вас вчера на шее.

– Эта отдельная история, мадам, не стоящая вашего внимания, – поморщился Руднев. – Но, если вы позволите, мадам Атталь, я бы хотел задать вам ещё несколько вопросов в отношении несчастья, случившегося вчера.

– Называйте меня Шарлоттой, – попросила француженка.

– Хорошо. Тогда вы называйте меня Дмитрием.

– Дмитрий… – произнесла мадам Атталь так, будто пробовала звучание имени на вкус, и её бархатный французский акцент смягчил его звонкость. – Хорошо, Дмитрий, спрашивайте.

– Давайте присядем, – Руднев указал даме на стоящий у окна старый кожаный диван.

– Мне там не нравится, – заявила француженка. – Слишком мрачный вид из окна… Этот бесконечный дождь!

За окном и впрямь было серо и тоскливо. Конец апреля выдался хоть и тёплым, но ветреным и дождливым, и сад Рудневского особняка, на который выходили окна мастерской, выглядел словно расплывшаяся в серых красках акварель, с проступающей кое-где робкой зеленоватой дымкой.

– Тогда пройдемте в гостиную, – предложил Руднев. – Я прикажу опустить портьеры и зажечь лампы.

– Ну, нет! – передернула плечами женщина. – Как это у вас говорят?.. При свечах до наступления темноты…

– Днём с огнём? – предположил Дмитрий Николаевич.

– Наверное, – небрежно согласилась француженка и с дерзкой улыбкой указала на задрапированный подиум для натурщицы. – Я бы предпочла сесть туда. Вы позволите?

– Как вам будет угодно, Шарлотта, – ответил Руднев и снова с досадой почувствовал давешнее волнение, которое вроде уж и вовсе в нём улеглось.

Женщина свободно разместилась на подиуме, небрежно поджав под себя ноги, словно девчонка. Дмитрий Николаевич первый раз задумался о том, сколько мадам Атталь лет, и та, словно считав его мысли, без тени жеманства сказала:

– Мне тридцать один.

Смешавшись от её проницательности и открытости, Дмитрий Николаевич не нашёлся, что ответить, и, чтобы скрыть смущение, поспешно оглянулся по сторонам, ища место и для себя. Единственным вариантом был его рабочий табурет, и ему пришлось сесть на него.

– Вы станете рисовать меня, Дмитрий? – восторженно спросила француженка.

Руднев досадовал на себя всё больше. Эта женщина каждым своим словом и действием выбивала его из колеи, и он никак не мог справиться с этим, чувствуя себя до нелепости смешным.