Пантера Людвига Опенгейма

Комната была пуста. Остановившись в самом центре ее, Давид тупо разглядывал знакомые предметы. Затем он сорвался с места. Распахнул оба шифоньера. Отодвинул все картины, ища крохотный глазок в стене, через который он мог предстать сейчас таинственным зрителям в образе зверя, мечущегося в тесной клетке. В длинном зеркале он поймал свое лицо – оно было мертвенно-бледным, неузнаваемым, с глазами потерявшего разум человека… С трудом соображая, зачем он здесь, Давид выглянул в окно – коляски Ясона у парадного не было. Над ним вновь посмеялись? Вряд ли! Неожиданно взгляд его наткнулся на конверт, заправленный одним концом под голубой умывальный кувшин.

«Г-ну Валери» – значилось на конверте. Разодрав его, вытащив надушенный, сложенный вдвое лист знакомой розовой бумаги, Давид прочитал написанные бисерным почерком строки:

«Жду тебя сегодня в полночь в Жеррадоне, на углу улицы Чудаков и Темного переулка».

Подписи не было. Давиду захотелось разорвать письмо, немедленно уничтожить пропитанный ее ароматом клочок бумаги. Но он только скомкал его в кулаке…

Давид подошел к окну, за которым открывался знакомый вид на порт и бухту за ним, сейчас залитые солнцем. Он еще не верил, что поедет туда. И точно знал, что сделает так, чего бы ему это ни стоило.

3

Этой ночью черная ограда Жеррадона показалась ему прочной сетью, которую сплел огромный седой паук – замок герцогини: темный, спящий в окружении гигантского парка.

Давид подошел к чугунной ограде и вдруг замер. Справа зашуршала листва, раздалось рычание. Давид отпрянул: у самой ограды, по ту ее сторону, он увидел два блеснувших в неярком лунном свете глаза. Собака с черной, как смоль, шерстью смотрела на него. Клокочущий низкий звук в ее горле то нарастал, то становился тише.

Давид двинулся вдоль ограды. Собака зарычала громче. Ее тень, так же как и металлический шум скользящего по тросу патрона, и звон цепи, двигались за ним.

Вдруг Давид остановился.

У ограды, рядом с раскидистым дубом, вывалившим добрую часть своих ветвей из парка на улицу, он увидел силуэт женщины. Рык собаки мгновенно стих. Присмотревшись, Давид уловил светлое пятно обращенного к нему лица. Он подошел ближе, разглядел руку в черной перчатке, лежавшую на чугунном кольце между двух копий ограды.

– Зачем ты сделала это? – спросил он.

Услышав чужака, собака захрипела.

– Пошла прочь, – повелительно сказал женский голос.

Зазвенев цепью, черная тень нырнула в кусты.

– Ты, как всегда, придумал себе больше, чем было на самом деле, – сказал тот же голос. – Бедный Давид! Нельзя так расстраиваться по пустякам. Я просто хотела избавиться от несносного пса. Он действительно ни за что ни про что укусил меня. Что же касается горбуньи, так, увидев тебя, поверь мне, Руфь просто помешалась. Она стала смотреть на меня волком оттого лишь, что я занимаюсь любовью с таким красавцем, а она разводит свои кактусы в оранжереях герцогини. Я захотела ей сделать приятное. Что здесь дурного? Было бы лучше, если бы она со зла всыпала мне как-нибудь мышьяку в суп? Или нам обоим? Что же касается отца Равенны, Давид, неужели ты думаешь, что я бы выдала ему твое присутствие? Да меня бы герцогиня за такие проделки первой выгнала бы из дому! Да и зачем мне было так поступать? Для чего? – Голос ее стал вкрадчивее. – Я бы только потеряла тебя. А это было бы слишком жестоко – для нас обоих!

– Ты давно потеряла меня, – проговорил он.

– Я так не думаю, – отозвалась Лейла. – И, знаешь, скажу тебе больше: в пятницу в Королевской опере дают «Аиду». Я хотела бы, чтобы мы пришли вместе.

Давид сжал кулаки – он не мог найти в себе силы сделать то, что решил. Как ясно он представлял себе все это еще час назад, когда сидел, запершись в своей комнате, в доме Огастиона Баратрана!..

Он быстро зашагал вдоль парка – прочь от нее. Но Лейла шла тенью за ним по ту сторону ограды, а за ней, не отставая и не обгоняя, слышался тихий, ползущий звон стальной цепи.

Давид остановился. Остановилась и тень за оградой.

– Ты больна! – громко прошептал он. – Ты неизлечимо больна.

– Где же твое лекарство? – усмехнулась Лейла. – Вылечи меня, Давид. А заодно и себя. Ведь ты за этим сюда пришел. Не так ли? Ну же, смелее!

– Что нам делать дальше? – спросил он.

– Любить, – ответила она.

– Любить – но как?

– Как мы это делали всегда, Давид. Подойди, – протянув ему сквозь ограду руку в перчатке, тихо сказала Лейла. – Иди, поцелуй меня.

Он не двигался с места.

– Ну же, я не укушу тебя.

Давид подошел к ограде, взял ее руку. Он увидел глаза Лейлы – бесстрастные и холодные. Взяв ее за локти, притянув к себе, он коснулся губами ее губ… Лейла вскрикнула, вырвалась; срывая перчатку с правой руки, отшатнулась от ограды. В следующую секунду Давид едва успел отскочить назад – собака метнулась к нему черной тенью из-за кустов. Встав на задние лапы, брызгая слюной, она хрипло лаяла, готовая перегрызть чугунные прутья, лишь бы добраться до того, кто обидел ее хозяйку.

– Прочь, – вновь сказала Лейла.

Собака не послушалась.