Пантера Людвига Опенгейма

Лея так же упорхнула. Но Давид не хотел никуда торопиться. Дурное расположение духа атаковало его. И победило. Подумать только – «бессмертная» птица Риваллей вернулась! В глубине души он наделся, что Лея внесла к нему другого ворона – наконец, все они одинаковы! Шесть лет его не было в этом доме! А ведь он, Давид, уже стал забывать о существовании нелюбимого соседа. «Постучался клювом в окно». Словно редкий почтальон с недоброй вестью. Черный, как ночь, почтальон. Свидетель всей его прежней жизни – каждого дня, часа, минуты.

Так где же проходили его дороги? Где было его небо? И зачем он вернулся?

2

Днем Пуль сообщил, что едет на иллюзион, который предлагает всем любопытным некая г-жа Элизабет, или – Повелительница Птиц. Она расположилась в шатре – за городом, берет за выступление сравнительно низкую плату, каждое ее представление не похоже на предыдущее. В труппе всего четверо: госпожа Элизабет, конферансье и двое рабочих сцены. В Пальма-Аму г-жа Элизабет приехала недавно и скоро уезжает. Все это Карлу Пуливеру рассказал знакомый фокусник. На одном из сеансов она показывала зрителям в огромном зеркале, какими они станут через много лет. Говорят, люди вылетали из ее шатра пулей. Да что там – проклинали ведьму! Став свидетелем зрелища, как она собирает вокруг себя сотни птиц, фокусник, знакомец Пуля, умолял г-жу Элизабет взять его в ассистенты, но она ему отказала.

В семь вечера трое молодых людей были на месте. Темно-синий шатер г-жи Элизабет, усыпанный золотыми звездами, внешне выглядел как самый обычный цирк-шапито, но внутри все было устроено на манер театра – с высокой сценой и занавесом. Пробиться в зрительный зал, гудевший и не жалующий вновь прибывших, оказалось не так-то просто!

Ученики Огастиона Баратрана заняли места на последнем ряду. Сцену закрывал бархатный занавес. Большой свет погас. Шум в зале затих, но какой-то шутник успел сказать:

– Сейчас к нам пожалует черт в юбке, это точно!

Но пожаловал на сцену не «черт в юбке», а высокий господин в цилиндре, долговязый, с длинными, горизонтальными, чуть закрученными вверх усами, отливающими медью, и тростью под мышкой.

– Уважаемые господа, – лениво проговорил он, – еще минута, и госпожа Элизабет выйдет к вам. Ждите, господа, ждите. И вы не будете разочарованы!

Давид прищурил глаза: однажды он уже видел этого человека. Видел случайно, мельком. И готов был забыть его навсегда, если бы не сегодняшнее выступление, не этот вечер…

Занавес дрогнул, и одна половина его поползла вправо, захваченная рукой в черной перчатке, с четырьмя перстнями. И вот на сцену, точно из волны, вышла женщина в черном платье и точно таком же берете, заломленном набок.

– Подумать только, – нарушил тишину голос весельчака, – она еще прекраснее, чем мы предполагали!

Давид даже привстал со своего места. Лея и Пуль почти одновременно оглянулись на него. Но сейчас он меньше всего думал о своих друзьях.

Бледное лицо – молодое, с хищными чертами, было обращено к залу. Ястребиный нос, тонкие губы, четкий излом бровей. Пронзительный взгляд темных глаз охватил всех зрителей разом. Руки женщины были скованны щелком перчаток, пальцы, все, кроме больших, украшали перстни.

И тогда Давид вспомнил все до мелочей: маленькое кафе на Весенней площади в Пальма-Аме; фонтан, голуби. На лавке, спиной к нему, сидит женщина в черном. Он уже готов окликнуть ее. «Лейла?!.» – едва не срывается с его языка! Он обходит лавку и понимает – обознался. Чужое лицо, невидящие глаза, на коленях – руки; длинные пальцы, перстни. Он говорит с ней… А конферансье – ее долговязый спутник, тот самый медно-длинноусый «Шут»! И не успел он, Давид Гедеон, оглянуться, как они растворились в легких сумерках Пальмы-Амы. Но он видел г-жу Элизабет и раньше… Вот по тротуару идет старый человек, помогая себе тростью. Он, Давид, уже готов броситься к отцу, но темный фиакр отрезает ему путь. Мельком он увидел лицо пассажирки, но запомнил его на всю жизнь!..

Иллюзионистка была той самой женщиной, с которой ему меньше всего хотелось встретиться вновь.

Г-жа Элизабет оглядела зал и уставилась точно на зрителя в последнем ряду – в проходе. Сердце Давида сжалось – ее взгляд был обращен к нему! Глубокие и темные, едва скрывающие насмешку, ее глаза притягивали, как магнит. И в то же время Давиду показалось, что они нацелены сквозь него. Взгляды их пересеклись только на мгновение…

– У всякого ларца, что хранит драгоценности, есть замок, – уже забыв о Давиде, проговорила г-жа Элизабет. – И чем больше в ларце драгоценностей, тем замок сложнее. И тем труднее подобрать к нему ключ. Но есть умельцы, которым нет преград. Любой замок им по плечу. Не так ли, господин Ольм? – как ни в чем не бывало она указала рукой именно туда, откуда недавно доносился голос прыткого насмешника. – Скажите, что я права.

– Простите? – настороженно пролепетал тот.

– Я говорю о ларце заводчика Корнелия Шореаля, дворецким которого вы являетесь.

Вперед выступил рыжеусый господин: