Пантера, сын Пантеры (СИ)

В самом деле, подобными названиями была заполнена огромная сводчатая ниша.

— Прелестно, а все-таки при чем тут дверь? — усомнилась Козя.

— Дверь-то компьютерного свойства, — объяснила Кракозябра. — Хоть с виду даже не дверь, а целый портал, открывается исключительно по стиху.

— В самом деле? Тогда, позвольте, я этот стих прочту, — предложил Галиен. — Я ведь Воин. Моя очередь выступить.

И он сказал так:

«Внутри горы бездействует кумир

В покоях бережных, безбрежных и счастливых,

А с шеи каплет ожерелий жир,

Оберегая сна приливы и отливы.

Когда он мальчик был и с ним играл павлин,

Его индийской радугой кормили,

Давали молока из розоватых глин

И не жалели кошенили.

Кость усыпленная завязана узлом,

Очеловечены колени, руки, плечи,

Он улыбается своим тишайшим ртом,

Он мыслит костию и чувствует челом

И вспомнить силится свой облик человечий».

— Это о книге? — засомневались присутствующие.

— О книге в качестве своего же идола, эйдоса, образа, — пояснила начетчица Козя. — Будда-Трипитака, так сказать. Не извольте сомневаться, новейшее литературоведческо-философское толкование.

В самом деле, дверь даже не отворилась — послушно растаяла. В пустом и светлом проеме перед Галиеном, что остался как бы в одиночестве, открылся зал, но иной, чем в первой картине, и Син с ее вездесущей тряпкой никак не могло быть сюда доступа. То был мир возвышенных реалий.

В вышине могучий ребристый купол возносился на неизмеримую высоту. Свет изливался из отверстия в нем, но то что кружилось внутри него, было отнюдь не пылью. Блистающие крупицы алого и зелено-золотого сливались в тугую спираль, и в кружении показывались там — когтистые лапы, грива, борода, рога… Дракон во всей своей красе проявлялся из сияния и снова утопал в нем. Внизу столба шла флорентийская мозаика из зеленовато-бурых яшм и змеевика, желтоватых мраморов, винноцветного и густо-розового орлеца, усердно изображавшая весеннее раздолье растительности. На противоположном краю зала широкая лестница черного камня, прорезая галереи, тремя пролетами уходила вверх. У основания ступеней, на небольшой, как бы шахматной, черно-белой доске, едва приподнятой выше уровня пола, стояли Они. На сей раз то были не животные и не люди, но скорее полубоги, идеальные прототипы. Муж и Жена.

Эти статуи превышали обычный человеческий рост едва ли вдвое и, несмотря на постамент, должны были скрадываться размерами зала. Но отчего-то производили впечатление гигантских: может быть, от той силы, которая была в них замкнута. Мужчина, темный и абсолютно нагой, сидел, отодвинув в упоре левую ногу и резко приклонив голову книзу. Юное и в то же время мощное тело, нацеленное ввысь, как волна, как стрела на тугой тетиве. А лицо — жестокое, яростное, полное затаенной печали. Фигура женщины из сероватого, теплого по тону камня выражала, напротив, абсолютный покой. Стан, закутанный в ниспадающие ткани, точно хотел высвободиться из них еле заметным усилием, но погружался всё глубже. Бездонные глаза, нежный рот, легкий поворот головы к плечу исполнены полудетской чистоты, лучезарности и в то же время истинно женского лукавства.

Прямо перед статуями, окружив нечто подобное низкому столу, возвышались двенадцать величественных фигур в длинных черных плащах с надвинутыми куколями. Из-под плащей выглядывали белые рукава и оторочки нижних одеяний. Но это были не совсем персонажи рыцарского сказания, ибо среди них присутствовали и женщины — угадывались по тому, что вместо мечей, отгибающих край плаща мужчин, у них были кинжалы, повешенные на грудь. Все молчали, но имя каждого беззвучно возникало в уме Гали, когда тот смотрел, — извечное имя:

Оружейник или Рудознатец.

Законник.

Лекарь.

Звездочет.

Гейша или Плясунья.

Глашатай.

Механикус.

Летописец.

Рыцарь.

Волчий Пастух.

Пастырь Древес.

Небесная Ткачиха.

Окружали они, если вдуматься, вовсе не стол, а глыбу горного хрусталя или даже аметиста. Внутри нее светился меч удивительной красоты и мощи, двусторонней заточки и слегка изогнутый, как катана, с удлиненной рукоятью и плоской гардой. Имя его тоже было сказано Галиену без слов: Тергата, меч-женщина.

— Ты вошел в запертый дом, как было предсказано. Этот клинок — твой по праву. Возьми же меч из камня, куда он заключен, если не устрашишься! — сказали ему Двенадцать.

Но хрусталь был неприступен в своей обжигающей хладности, а меч — подобен былому Дракону своим жаром и яростью.

— Я не смогу, — прошептал Галиен. — Я не достоин.

И ушел назад в Библиотеку на следующем стихе:

«Власть времени сильней, затаена

В рядах страниц, на полках библиотек:

Пылая факелом во мгле, она

Порой язвит, как ядовитый дротик.

В былых столетьях чей-то ум зажег

Сверканье, — и оно доныне светит!

Иль жилы тетивы напрячь возмог, —

И в ту же цель стрела поныне метит!

Мы дышим светом отжитых веков.

Вскрывающих пред нами даль дороги,

Повсюду отблеск вдохновенных слов, —

То солнце дня, то месяц сребророгий!

Но нам дороже золотой колчан

Певучих стрел, завещанных в страницах,

Оружие для всех времен и стран,

На всех путях, на всех земных границах.

Во мгле, куда суд жизни не достиг,

Где тени лжи извилисты и зыбки, —