Пантократор

Лучше бы, конечно, вообще избежать войны; но к концу тридцать шестого года уже было понятно, что война неизбежна. Любому дураку было понятно. Испания стала первым ее сражением, в октябре появилась «Ось Берлин – Рим», месяцем позже был подписан «Антикоминтерновский пакт» между Германией и Японией. Угроза войны начинала постепенно заслонять все другие проблемы – тем более, что проблема установления единоличного контроля над партией была к тому времени практически решена.

Собственно, не такой уж головоломной была и проблема войны. Он знал в общих чертах, что надо делать, какой должна быть эта война, представлял себе весь ее сценарий. Это пришло сразу, в одну из таких бессонных ночей.

К чему сводилась главная мысль сценария? Главная мысль сводилась к тому, что война должна быть долгой и трудной, должна потребовать предельного напряжения сил и предельного ожесточения. Долгая и трудная война озлобит армию и народ – но не так, как империалистическая война озлобила армию и народ Российской империи, против собственного правительства. У нас, с помощью правильно поставленной пропаганды, озлобление будет направлено против внешнего врага, против иноземного пришельца, оно отодвинет на задний план и заслонит все внутренние неурядицы.

По какому же сценарию следует провести эту войну? Первый, решающий момент – приграничное сражение должно быть проиграно. Отступить километров на двести, дать врагу проникнуть на нашу территорию; пустить его, так сказать, в наш советский огород, и чтобы он своим свиным рылом наломал в этом огороде побольше дров. Чтобы всласть там порезвился. Никаких слюнтяйских разговорчиков о «малой крови» – крови должно быть много, очень много. Чем больше, тем лучше.

Потом будет позиционный период – истощение человеческих и материальных ресурсов, длительное балансирование на грани равновесия сил. И только после этого – последняя, завершающая ударная фаза.

Словом, долгая затяжная война. Война на измор. Такая война обессилит Германию, истощит ее ресурсы, покончит с ее нынешним показным благополучием. Но главное не в этом, ресурсы Германии и так не слишком велики; главное в том, что затяжная война мучительна для обеих сторон, приносит много трудностей жителям тыла.

А трудности озлобляют. Советский народ привычен к трудностям, но он будет предельно озлоблен против врага за дополнительные трудности военного времени, довоенная жизнь будет вспоминаться людям как сплошной праздник…

Вот тогда – и только тогда – можно будет не бояться политических последствий контакта с побежденной Германией. Озлобленному солдату, ворвавшемуся наконец во вражье логово, будет не до сравнений, не до размышлений на разные ненужные темы.

Таким, с самого начала, был общий замысел – разумный, политически правильный, дальновидный. Единственным его недостатком было то, что такой план ведения войны сразу отвергли бы как раз те, кому предстояло его выполнять: военные, высшее командование Красной Армии. Не Ворошилов, Тимошенко или Буденный – эти говнюки не задумываясь выполнят все, что им прикажешь. Были, к сожалению, и другие – Тухачевский, Корк, Уборевич, много, очень много других.

А на них рассчитывать не приходилось. Более того – он был уверен, что Тухачевский и иже с ним обязательно объявят такой план войны никуда не годным, пораженческим планом. Все эти гордые своими непомерно раздутыми заслугами маршалы и комкоры, эти высокообразованные военные специалисты отличались чересчур прямолинейным, узкопрофессиональным мышлением, не способным учитывать сложную, диалектическую взаимосвязь между войной и политикой.

Чем больше он думал, тем яснее становилось, что Тухачевского придется устранить. Убрать, чтобы не помешал в самый ответственный момент. Но устранение Тухачевского было чревато далеко идущими последствиями, Тухачевский был не один, его бессмысленно было бы убрать одного – все равно остались бы действовать многие другие, мыслившие точно так же, как и сам маршал. Выходило, что всех этих гамарников и якиров надо убирать вместе.

А их слишком много было. Убрать всех вместе значило бы практически ликвидировать высшее военное руководство, обезглавить Красную Армию. Не слишком ли опасно нанести ей такой удар накануне войны? Да, известная опасность в этом была.

Но гораздо опаснее, неизмеримо более опасно было бы оставить командование в руках этих людей, дать им возможность направлять ход войны; потому что в таком случае это была бы уже совсем не его война, так хорошо продуманная. Это была бы их война – глупая, победоносная и политически-самоубийственная.

В том, что свою войну он выиграет, сомневаться не приходилось. Достаточно знать русскую историю, а он ее знал. Он сказал однажды, что царскую Россию били все кому не лень, и это действительно было так, ее в самом деле многие били. Но в то же время история свидетельствует и о другом: Россия могла проигрывать малые, локальные войны, но она не проиграла ни одной большой, всенародной войны. Если под вопрос ставилось само существование России, русские давили любого врага.