Панцирь великана

В этот момент Марк не мог удержаться, чтобы не взглянуть на хорошенькое личико, видневшееся по ту сторону забора. Не смотря на свою женскую жалостливость и уважение к владельцу птицы, Мабель не могла не сознавать нелепости этой сцены между двумя старыми рассерженными джентльменами, перебранивавшимися через забор из-за пьяной птицы. Марк увидел, что ей хотелось смеяться, и её тёмно-серые глаза на минуту встретились с его глазами и сказали, что она его понимает. То была точно электрическая искра, затем она отвернулась, слегка покраснев.

– Я ухожу, дядя Антони, – сказала она, – приходите и вы поскорее; будет ссориться, попросите их отдать вам назад бедного гуся, и я снесу его на свой двор.

– Предоставьте мне поступать, как я знаю, – досадливо отвечать м-р Гомпедж. – Могу я вас попросить, м-р Лайтовлер, передать мне птицу через забор… когда вы окончите свою забаву.

– Эта птица так любит копаться в моем навозе, что я должен просить извинить меня, – сказал м-р Лайтовлер. – Если вы посвистите, то я попробую загнать её в дыру; но ей всегда легче пролезть в неё натощак, нежели наевшись, даже и тогда, когда она трезва. Боюсь, что вам придётся подождать, пока она несколько придёт в себя.

Тут гусь наткнулся на цветной горшок, до половины зарытый в землю, и беспомощно покатился на землю, закрыв глаза.

– Ах, бедняжка! – вскричала Мабель, – она умирает.

– Видите вы это? – яростно спросил владелец птицы: – она умирает и вы отравили её, сэр; намоченный ядом хлеб был положен тут вами или по вашему приказанию… и, клянусь Богом, вы за это ответите.

– Я никогда не клал и не приказывал класть.

– Увидим, увидим, – сказал м-р Гомпедж: – мы об этом после поговорим.

– Слушайте же, пожалуйста, не забывайтесь, – заревел дядя Соломон: – будьте хладнокровнее.

– Да, будешь тут хладнокровным, как же! Пойти спокойно погулять в воскресный день и увидеть, что вашего гуся заманил в свой сад сосед и отравил его водкой!

– Заманил! это мне нравится! ваша птица так застенчива, неправда ли, что если её официально не пригласить, то сама она и дороги не найдёт? – подсмеивался м-р Лайтовлер.

Мабель уже убежала; Марк остался и уговаривал дядю уйти подобру-поздорову.

– Я так не оставлю этого дела, сэр; нет, не оставлю, – рычал м-р Гомпедж в ярости: – поверьте, оно принесёт вам мало чести, хотя вы и церковный староста.

– Не смейте поднимать этого вопроса здесь! – отпарировал дядюшка Соломон. – Не вам судить меня как церковного старосту, м-р Гомпедж, сэр; да, никак не вам.

– Не бывать вам больше церковным старостой. Я доведу это дело до суда. Я начну иск против вас за беззаконное, дурное и жестокое обращение с моим гусём, сэр.

– Говорят же вам, что я не трогал вашего гуся, а если я хочу поливать свой сад виски или водкой или шампанским, то неужто же я не властен этого сделать и должен заботиться о вашем глупом гусе; скажите пожалуйста, я не просил его приходить сюда и напиваться. Плевать я хотел на ваши иски, сэр. Можете судиться, сколько вам угодно.

Но не смотря на эти храбрые заявления, в душе м-р Лайтовлер порядочно трусил.

– Увидим! – отвечал тот злобно: – а теперь ещё раз повторяю, отдайте мне мою бедную птицу.

Марк нашёл, что дело зашло слишком далеко. Он поднял тяжёлую птицу, которая слабо сопротивлялась, и понёс её в забору.

– Вот жертва, м-р Гомпедж, – сказал он развязно. – Я надеюсь, что часа через два она совсем поправится, а теперь, полагаю, можно покончить со всем этим.

Старый джентльмен взглянул на Марка, принимая от него птицу.

– Не знаю, кто вы такой, молодой человек, а также, какую роль вы играли в этой позорной истории. Если я узнаю, что вы принимали также участие в этом деле, то заставлю вас раскаяться. Я не желаю входить ни в какие дальнейшие объяснения ни с вами, ни с вашим знакомым, который настолько стар, что мог бы лучше понимать обязанности христианина и соседа. Передайте ему, что он ещё обо мне услышит.

Он удалился с обиженной птицей под мышкой, оставив дядю Соломона в довольно мрачных размышлениях. Он слышал, разумеется, последние слова и жалобно поглядел на племянника.

– Хорошо тебе смеяться, – говорил он Марку, идя обратно в дом: – но знай, что если этот злобный старый идиот вздумает начать со мной тяжбу, то наделает мне кучу хлопот. Он ведь законник, этот Гомпедж, и страшный крючкотвор. Удивительно приятно мне будет видеть, как в газетах пропечатают меня за то, что я мучил гуся! Я уверен, что они будут уверять, что я влил ему водку прямо в горло. Это все Вилкокс наделал, а совсем не я; но они всё свалят на меня. Я поеду завтра к Грину и Феррету и поговорю с ними. Ты изучал законы. Как ты думаешь обо всем этом? Могут они засудить меня? Но ведь это страшно глупо, судиться из-за какого-то дурацкого гуся!

«Если бы и был какой-нибудь шанс познакомиться с прелестной девушкой, – с горечью думал Марк, после того, как утешил дядю настолько, насколько скромное знание законов ему дозволяло это, – то теперь он потерян: эта проклятая птица разрушила все надежды, подобно тому, как её предки обманули ожидания предприимчивых галлов».