Панургово стадо

Тот взял его со стола и внимательно оглядел с обеих сторон.

– Какими же вы судьбами получили это письмо?.. Тут что-то ни наших, ни заграничных штемпелей не видать… да и марок тоже нету.

Фрумкин вопросительно испытующим взглядом поглядел в лицо Полоярову.

Ардальон скосил глаза свои вниз и в сторону.

– Экой вы младенец невинный! – помолчав немного, но все-таки не глядя на Моисея, насмешливо заговорил он. – Какой же это дурак стал бы такие письма прямо по почте пересылать? Для этого надо не иметь в башке ни капли человеческого смысла! Разве такие вещи по почте пересылаются?

– А кáк вы получили его? – любопытно допытывал Малгоржан с приятной улыбкой.

– Да нынче вот… Сижу я это над вашими расчетами (слово «расчеты» Полояров произнес не без преднамеренной иронии), вдруг звонок. Я отворяю, смотрю – какой-то совершенно незнакомый господин. – «Здесь, говорит, живет Ардальон Михайлович Полояров?» – Здесь, говорю: – я сам и есть; а вам чтó, говорю, угодно? Тут он мне подал это самое письмо. «Я, говорит, из друзей… вы не сомневайтесь! Проездом из-за границы и еду теперь в Москву, а через несколько дней вернусь, и тогда, говорит, непременно буду у вас». Я запер дверь за ним, распечатываю и просто глазам не верю!.. Да, – прибавил Ардальон в заключение с самодовольной улыбкой, – порадовал-таки меня Александр Иванович – спасибо ему, голубчику!.. Это ведь просто патент в некотором роде… Этим можно гордиться-с!

– Гордиться-то можно, да только не вам, – с едкостью заметил Фрумкин.

– Отчего ж бы это и не мне-с?

– А оттого, что не вы ли сами всегда обзываете Герцена и дураком-то, и отсталым-то, и лишним человеком, и краснобаем. Вспомните-ка, ведь это все ваши эпитеты! То вдруг еще вчера он у вас выдохшийся болтун, пустельга-колотовка, а сегодня уж вы гордитесь им!.. Последовательно-с! И главное, прочность ваших убеждений рисует!

Полояров побагровел и злобно вскинулся глазами на Моисея.

– Я с вами и говорить-то не хочу! – презрительно пробурчал он, отворачиваясь.

– Это всеконечно так-с! – с улыбкой поклонился Фрумкин. – Больше вам и сказать-то мне нечего.

Он чувствовал, что шансы его борьбы с Полояровым начинают колебаться, и потому, как утопающий за соломинку, хватался теперь за каждый малейший крючок, чтобы повернуть дело в свою пользу.

– А мне, господа, это письмо кажется очень сомнительным! – не стесняясь присутствием Ардальона, громко обратился он к присутствующим. – И странно это, право! Отчего вдруг Ардальон Михайлович получает от Герцена хвалебный гимн своей честности как раз в то самое время, когда мы настойчиво потребовали от него отчетов? Не знаю, как вы, господа, а я нахожу, что это очень странная игра случая!

Лидинька громко захохотала одобрительным смехом. Анцыфров вслед за нею тоже было фыркнул, но заячьим взглядом взглянув на Ардальона, тотчас же струсил и примолк. И Малгоржан, глядя на других, состроил вдруг лукавую усмешку, озаренный новою мыслию со стороны Моисея. Фрумкин жe, видя это, начинал уже ощущать предвестие некоторого торжества.

Полояров в первое мгновенье окончательно смутился. Злоба в нем закипала все более.

– Я… я… я… – отрывисто заговорил он, заикаясь от волнения и злости, – я за такие сомнения морду колочу!

Эти слова сопровождались весьма выразительным жестом в воздухе.

И нужно же ему было произнести такое слово! И нужно же было изобразить такой жест!.. Эта «морда» сразу сделала то, что члены-сожители снова и всецело передались на сторону Фрумкина. Весь эффект герценовского послания пропал задаром. Эта «морда» очень живо напомнила членам полояровские свойства и качества, его бесцеремонность, его самомнение, его нравственную диктатуру, которую только вчера, благодаря Фрумкину, они успели сбросить с своей шеи. Герценовское письмо расставляло им новые сети, и это очень хорошо поняли теперь злосчастные коммунисты. Они поняли, что примириться с Полояровым, поддавшись обаянию герценовских похвал его особе, значит опять пойти к нему в кабалу, и потому очень живо отшатнулись от Ардальона, тем более, что Моисей Фрумкин успел даже заронить в них сомнение касательно подлинности хвалебного письма.

– Нет, главное, он-то! Он-то в деятели попал! – пронзительным своим голосом затараторила Лидинька, которая, как флюгер по ветру, перешмыгивала от одного к другому. – Скажите пожалуйста, какие нынче деятели!.. Нет, настоящие-то деятели не так поступают… Вот Лука у нас был настоящий деятель, так тот, небойсь, писем не получал и всенародно не хвастался ими. Деятели-то теперь по казематам сидят… Вот где деятели!.. И в самом деле, поглядишь, то тот арестован, то другой, того взяли, тот сослан, – берут ежедневно и здесь, и там, а одно только наше красно солнышко, наш деятель, свет Ардальон Михайлович, на свободе гуляет… Нет-с, батюшка, кабы ты был настоящий деятель, так тебя уж давным-давно бы арестовали, а ты вишь все еще промеж нас толкаешься. А отчего ты не арестован? Отчего?

– Глупый вопрос! – пожав плечами, буркнул Полояров.

– Нет, ты мне скажи, отчего ты не арестован? – как пиявка впилась Лидинька все с одним и тем же вопросом.