Папа будет ругаться

Укрывающие редкие домики и небольшой городок с единственным магазинчиком где-то вдалеке.

Где-то за гранью того, что называют одиночеством.

Он боится одиночества.

Даже не может ехать в тишине, судорожно прокручивая головку радиоприемника. Разыскивая что-то способное на невозможное.

Что-то, что могло бы вылечить его.

Что-то, похожее на нее.

А ведь она была красивой.

Почти идеальной, но ее красота слишком пошлая. Столь утонченная, что вычурная и безобразная. Эта красота испорчена.

Испоганена.

Обезображена реальностью.

Уничтожена одиночеством, которое никак не лечится.

– Надеюсь, она на меня не обижается. Надеюсь, она меня понимает. Я ведь не плохой. – Он несколько раз ударил по рулю, повторяя эти слова. – Не плохой! Не плохой! Не плохой!

Когда он добрался до холма, где оставил ее, то обнаружил лишь темное пятно, застывшее на сухой траве.

Одного взгляда Палочника достаточно, чтобы Очкарик взвыл и побежал к домой к маме, которая успокоит и пожалеет.

Палочнику не нужна была подобная жалость.

Куда важнее любопытство, удовлетворяемое лишь чем-то запретным.

Согнувшись пополам, он кряхтел, стаскивая тело с пригорка. Мертвые руки выскальзывают и хватаются за выпирающие коряги и кусты. Точно не хотят, чтобы тело покинуло свое пристанище. Свой тараканий холм.

– Папа будет ругаться… Папа наверняка будет ругаться…

– Тише ты, сопля!

Палочник работал ногами еще усерднее прежнего, волоча тело по песку, периодически оглядываясь в поисках сливной трубы.

– Папа все равно будет ругаться.

Очкарик с девочкой плелись за ним, сопровождая точно свита. Глядя, как невысокий коренастый малец лезет вон из кожи, оттаскивая мертвое тело прочь от любопытных глаз.

Жадно.

Жадность у него в глазах.

В крови.

В капельках пота, проступающих на лбу, спине и подмышках.

Жадность в его ногах, тонущих в песке.

Он и есть жадность, тянущая за собой мертвеца.

– Может, пойдем домой? Мне не хочется оставаться.

– Папа будет ругаться…

– Мама, наверное, обыскалась меня. Слушай, скажешь ему, что мама просила прийти меня пораньше?

– Папа будет ругаться.

– Да, что ты заладила!? – Очкарик дернул девочку за руку, но она не обратила внимания, продолжая идти.

Очкарик опустил голову и тоже пошел. Страх шел за ним.

Труба была достаточно большой, чтобы четверо могли поместиться там. Палочник с трудом втащил тело, отпустил и рухнул на песок, не в силах отдышаться. Руки и ноги гудели. Вибрировали. Он положил их на прохладный песок и откинул голову, прильнув к стене. Следом вошла девочка, почесала зайцу за ухом и принялась его баюкать. Очкарик еще немного потоптался снаружи, но вскоре вошел.

– Зачем ты ее сюда притащил?

Палочник гневно посмотрел на него. Ему не нужно было отвечать, чтобы заткнуть Очкарика.

– Поглядим. – Пропел Палочник, переворачивая тело на спину.

С трудом, стараясь держаться только за плечи, чтобы не измазаться в склизкой массе, выделявшейся из раны в боку.

Любовно.

Нежно.

Аккуратно стряхивая песок с грудей и набухших сосков.

Живота.

С коротких темных волосков на лобке.

С лица, покореженного ножом.

С ровных белых зубов, которые больше не скрывали пухлые губки.

С голубых глаз, что смотрели прямо перед собой.

Кто-то знатно развлекся, отрезая ей веки.

Запечатывая ужас в эти глаза.

Цементируя его засохшими слезами и запекшейся кровью.

Увидев эти глаза без век, Палочник отшатнулся, и чуть было не заплакал, прикрывая рот рукой.

Очкарик блеванул себе под ноги и старался откашляться от этого жгучего вкуса желудочной кислоты. Он не мог смотреть на это тело. Не мог даже заставить себя повернуться в его сторону, чтобы взглянуть на маску, что когда-то была лицом.

– Папа будет ругаться…

– Что же с ней сделали? – Голос Палочника дрожал.

– Я хочу домой… мама ждет меня на ужин. Она не любит, когда я опаздываю на ужин. Она приготовила ростбиф. Вкусный нежный ростбиф.

– Папа будет ругаться…

– Да, заткнись ты!!! – Очкарик рухнул на песок и заплакал.

Мужчина закинул лопату на плечо и сплюнул.

Песок быстро пожрал его слюну.

Песок умирал от жажды.

Палочник выпучил глаза, испытывая одновременно чувство стыда и неловкости.

Будто его застали за ворованным порно-журналом.

Мужчина сделал пару шагов.

Сплюнул еще раз.

Потер затылок.

Глянул на свои ботинки и посмотрел на девочку, которая, взяв кролика за уши, спросила:

– Папа, ты не будешь ругаться?