Папа, мама, я и Сталин

Инж. — Экономисту

ШЛИНДМАН Семену Михайловичу.

С. Абан, Красноярского края,

Советская ул., № 5

Канская Межрайонная Контора «Главсельэлектро» подтверждает, что Вам будет предоставлена работа в МРК в качестве Инженера-экономиста и Юрисконсульта.

Одновременно с этим нами возбуждено Ходатайство перед Нач. УМВД по Красноярскому краю о разрешении Вашего переезда в г. Канск.

ДИРЕКТОР КАНСКОЙ

МРК «ГЛАВСЕЛЬЭЛЕКТРО»

П. Маркин.

Первое впечатление от этих документов — отец уже не боец. Надлом личности очевиден. Это уже совсем другой человек — по-другому живущий, по-другому, я бы сказал, поющий песенку своей жизни. Нет, он не развалился до конца, но как-то, видимо, сузился, скукожился, заперся в своих проявлениях. Жизнь по инерции — нормальное, бесконечное, каждодневное, серое существование ссыльного — без перспективы, без зигзагов и ярких пятен. Одиночество вопиющего в пустыне столь затянулось, что встал вопрос: зачем вопить, коль бесполезно вопить.

Нельзя сказать, что он сдался, но какая-то оторопь берет меня, когда он с присущей ему упертостью ведет новые великие войны с КГБ — сначала за то, чтобы ему вернули одеяло, пропавшее при аресте, потом за то, чтобы его переселили в Канск с женой, где у него, безработного и голодающего ссыльного, появится работа. Душераздирающая переписка. С одной стороны, маленький человечек, изнывающий от своих повседневных нищеты и пустоты существования, а с другой — государство, этот голем бесчеловечности, безразличия к доходяге. Опять кто кого?

Отец. Глупости всё!.. Просто я понял, что жизнь потеряна и уже НИКОГДА, понимаешь ли ты это слово — никогда! — не буду на свободе. Никогда не вернусь ни к жене, ни к сыну. Никогда вот тебя… понимаешь?., не увижу тебя никогда!

Я. Смирись, гордый человек, — это, да?

Отец. Да нет же… Читал я твоего Достоевского!.. Он всё правильно говорит, но только все это литература, а в жизни не так.

Я. А как?

Отец. В жизни… в какой-то момент начинаешь любить свой застенок. Ты не щурься… потому что понимаешь: другой жизни у тебя уже не будет — тогда живи, ковыляй и утрись тем, что есть. Твоя доля. И тут не важно — смирился ты там или не смирился. Всё тебе становится по-хую, то есть, прости, по-фигу. И собственная жизнь, и гордость — негордость… Ты вроде сам от себя отделяешься и живешь, уже сам себя не видя со стороны, будто параллельно той настоящей жизни, которой тебя почему-то лишили, и уже неинтересно знать, почему. Вдруг чувствуешь: всё, конец. А завтра вдруг этот конец имеет продолжение, и послезавтра… Скука жмет, ни земли, что зовется родиной, ни Бога на небе — никого и ничего. И уже эта бодяга тебя не волнует, ты ведь в эту бодягу погружен, как в ванну с азотной кислотой… И ты в ней тонешь и растворяешься… разложение неизбежно.

Я. Бодяга — это что, я не понял?

Отец. Жизнь становится бодягой, чего ты не понял, сынок?.. Жизнь!

Я. Ужасно.

Отец. В том-то и дело, что нет. Как сказал твой любимый Достоевский: «Ко всему-то человек привыкает!»

Я. И к застенку?

Отец. И к застенку. Когда нет выхода, жмешься по углам.

Я. Выходит, ты привык к своей несвободе и приспособился к ней?.. И это ты, который выдержал все допросы и пытки, все этапы и унижения?.. Ты, герой!.. Какой ты герой?!.

Отец. А чего еще было делать?.. Закон тайги: с волками жить, по-волчьи выть.

Я. Ужасно. Ужасно. Ужасно.

Отец. А попривыкнешь — вроде ничего. Жить можно.

Я. Я о тебе лучше думал.

Отец. Потому что дурак, не знаешь, что и как бывает на свете. Вот ты сказал «не боец». А чтоб выжить, надо было перестать быть бойцом, надо было заховаться в берлогу, исчезнуть с вида, зарыться, заспаться… В микроба надо было превратиться, в последнюю вошь… И прогнать от себя подальше и разум, и чувства… главное, разум!.. Потому что он мешает, ибо хочет осилить то, что случилось с тобой и со всеми; он спрашивает: «Почему да за что?» А уже спрашивать не надо, ты насекомое, не человек, а насекомое ни о чем не спрашивает… Вот и живи, как насекомое. И жизни радуйся, как насекомое. А убьют тебя, как насекомое, значит, и это справедливо — ты ведь уже не человек. Был человек, а стал не человек. И этим все сказано-доказано.

Я. Сказано — не значит доказано.

Отец. Вот-вот!.. Поэтому лучше молчать в наше время. Все равно ничего не докажешь.

Я. Сталин.

Отец. Что — Сталин?

Я. Это Сталин сделал из нас насекомых. Рабов.

Отец. Да он сам был насекомое. Хотел всех себе уподобить.

Я. И у него получилось. Кое с кем.

Отец. А вот и нет. Если б у него, как ты сказал, «получилось», мы бы с тобой не разговаривали сейчас.

Я. Ты забываешь, что… сейчас…