Папа Сикст V

— Исполняя внушение самого Господа Бога, — продолжал граф, — я приступаю к поручению, данному мне свыше, но снова спрашиваю вас: мы здесь одни?

— Повторяю вам, брат, мы здесь совершенно одни, нас никто не может слышать, кроме Бога, — снова отвечал князь.

Лицо молодого Проседди приняло вдохновенное выражение, и он вскричал, точно беседуя сам с собою.

— Да, Господь Бог видит все наши деяния, все грехи, все преступления! От Него ничего нельзя скрыть.

Князь Челяроза невольно задрожал, слушая эту речь святого юноши.

— Да, — продолжал Проседди, — Господь Бог иногда своим избранным открывает страшную картину темной осенней ночи, старика, лежащего на кровати, и его молодого сына с ядом в руках…

Раздирающий душу крик вырвался из груди князя, он весь задрожал и, сжимая руки, задыхающимся голосом проговорил:

— Довольно! Довольно! Умоляю вас, ни слова больше.

— Значит вы сознаетесь?

Эти слова возвратили князю рассудок.

— Сознаюсь… В чем? Мне не в чем сознаваться! — вскричал, опомнившись, князь.

Сын знаменитого закладчика стоял неподвижно, как статуя, на его бледном истощенном лице не дрогнул ни один мускул. Проседди в эту минуту был похож на громадную змею, которая готовится задушить свою жертву, но никак не на святого.

— Не отталкивайте посланника небес, брат мой! — продолжал лицемер. — Я не от юстиции или какого-нибудь трибунала пришел к вам, я послан самим Богом и смело говорю: брат, я знаю причину твоих ужасных душевных мучений; будем плакать вместе.

Князь Челяроза закрыл лицо руками и сквозь слезы прошептал:

— Пусть будет так; если мое признание приведет меня к виселице, что же из этого? Настал момент, когда я не могу уже держать в секрете мое преступление, пусть другой человек узнает о нем, иначе я с отчаяния умру.

— Рассказывай, брат, — тихо прошептал Проседди.

Князь Челяроза начал свое грустное повествование, из которого можно было заключить, что преступление совершенное им, было как бы наследственной болезни, которой он невольно покорился. Граф Проседди, конечно, не поверил тому, что говорил князь-отравитель; воспитанник иезуита был убежден, что не врожденный порок здесь играл роль, а простое желание воспользоваться богатством покойного князя, но мнимый святой, конечно, мнимый святой, не выразил этого и прямо приступил к цели своего визита.

— А чем вы отравили вашего родителя? — спросил он.

— Жидкостью, которую я нашел в его шкафу, — отвечал князь.

— Покажите эту жидкость. Она у вас цела?

— К несчастью, я сохранил этот страшный пузырек; каждый день я порывался выбросить яд в Тибр, но у меня духа не хватает.

— Покажите мне этот пузырек, — настаивал Проседди.

— Но, брат мой!

— Повторяю, я должен видеть, дайте мне его, — вскричал граф.

Князь не смел долее противиться; шатаясь, подошел он к шкафу, достал оттуда пузырек с жидкостью, прозрачной, как вода, и подал его Проседди.

— Так вот этот знаменитый яд! — вскричал воспитанник иезуита, рассматривая на свет жидкость.

— Да, это именно тот самый яд, последствия которого ужасны, а главное, он не оставляет ни малейших следов, — прошептал князь.

Проседди спрятал пузырек в боковой карман.

— Что вы делаете? — испуганно вскричал князь.

— Что я делаю? Я избавляю вас от этого дьявольского зелья. Сам Господь Бог внушает мне избавить дом князя Челяроза от новых преступлений.

— В таком случае благодарю вас, мой брат, — отвечал трепещущий князь, — хвала Богу, что он послал ко мне одного из своих ангелов…

Воспитанник иезуита поспешил выйти, придерживая драгоценный пузырек.

Князь Челяроза вздохнул полной грудью, точно с плеч его упала страшная тяжесть.

— Благодарю тебя, Создатель, что Ты послал мне ангела-утешителя! — вскричал он, падая перед Распятием.

Между тем Проседди, названный ангелом, имел вовсе не ангельское выражение лица. Его глаза горели каким-то адским огнем, беспрестанно прижимая к груди драгоценный пузырек, он шептал:

— Наконец-то я заполучил это сокровище, вполне испытанное, не оставляющее ни малейших следов. Впрочем, последнее для меня является как бы роскошью, разве могут подозревать в преступлении святого?!

И страшная улыбка появилась на его тонких губах. Драгоценный пузырек был спрятан в шкаф, в один из секретных ящиков, которого никто не смел касаться.

— Завтра мы займемся этим интересным делом, — говорил молодой граф, потирая руки. — Можно было бы посоветоваться с иезуитом… Но он ведь страшный подлец, а главное трус, пожалуй, еще выдаст меня. Когда я наследую после моего отца поместья, замки и сундуки, наполненные золотом, посмотрим, Анжелика, будешь ли ты считать меня чересчур бедным, чтобы платить за твою любовь!

НАМОЧИТЕ ВЕРЕВКИ ВОДОЙ!