Папа сожрал меня, мать извела меня

Ладно, предположим, там опять песок и кактусы недоразвитой Соноры, нищенские халупы из шлакоблоков, досок и пластика, а мы уже устали играть в «Что я вижу» и «Лотерею номерных знаков». А глаза нам печет солнце, потому что кепки мы потеряли, а Койот говорит, что денег на них у него больше нет. Поэтому вот юноша верхом, принц техано в высокой белой шляпе, Койот. И на солнце не щурится, Койот этот. Такой он обаяшка. У него мильон друзей на «МайСпейсе» — главным образом геев и двенадцатилетних девочек, — а еще у него жирнейший контракт с «Телевизой». Он станет нашим президентом. Si se puede! А вот женщина в форме горничной, она его любит и пока не знает, что беременна, и она переходит автотрассу — смахнуть пыль с мебели и пропылесосить полы, постирать простыни и полотенца, а также секс-игрушки в таймшерах у Yanqui, что смотрят на El Mar Vermijo. В каждой квартире с кондиционером тонированные стекла, если верить буклету, поэтому нипочем не узнать, что там творят эти обгоревшие на солнце гринго, да? А хозяйка горничной, Койот: на ней дешевые темные очки и танги, что она позаимствовала у своей гадкой prima, которая дома ногти себе красит и ебется, как коза, с заразным молчелом хозяйки горничной, который пытается смотреть матч из Толуки и твердит то и дело:

— Уже приехали? Уже приехали? Уже приехали?

Поэтому, Койот, эй — мы тут капризничать начинаем. Уже приехали?

Gol! Gol! Gol! Gol! Goooooool!

Франсиско, Козломальчик из Амеки, кружит и кружит у нас в колесном колпаке, гладит себе окровавленное левое ухо, которое срезал с лысой башки Бофо, — трофей того чемпионата в Гуадалахаре. Родители Сиско убирают в лаборатории, где он будет учиться в Портленде. Так говорит Койот.

— CHI–VAS, — орет Сиско всякий раз, когда нам попадается выбоина. — CHI–VAS! CAM-PE-'ON!

А девочку мы зовем Ла-Сирена. Она не говорит, откуда сама. Проплыла уже столько кругов по радиатору, что у нее отросли ласты и хвост. Она сварится и покраснеет. Когда у радиатора сорвет крышку, она оседлает эти пылающие фонтаны бензина, масла, тормозной и гидравлической жидкостей и полетит аж до центра Ногалеса. La Princesa! La Reina! La Gloria! Хотите же посмотреть, верно? У нее будет свой апокалиптический культ. Nuestra Se~nora de la Nova. Несет в себе неистовую Дщерь Божью.

Друг Койота Конехо ждет у автостанции: все las Flechas Amarillas взведены и направлены на юг — к Селае, Паленке, Пачуко, Керетаро, Мериде, Пацкуаро, Потоси, Тольяну, Веракрусу, Ацтлану.

Мы едем в Гринголяндию! Adi'os! Adi'os, pendejos, adi'os! Vaya bien!

Койот свистит, и Конехо влезает в машину, джинсы и рабочие башмаки у него заляпаны штукатуркой — он строил стены на Высотах для los ricos

.

Ч-черт, какая жарища.

Конехо бренчит на гитаре. Конехо говорит:

— Давай возьмем деткам мороженого.

Койот ведет машину.

— Давай возьмем деткам мороженого, — говорит Конехо, и Койот отвечает: ладно.

— Ay, qu'e rica! — Иногда Конехо склонен терять голову.

У них тысячи разных вкусов. Las viejitas выдают стаканчики elote, aguacate, манго, моле,

cerveza, сенсемильи, cacahuate, нопаля, chicharr'on, чоризо, lengua, frijol, а вокруг повсюду палатки, где торгуют sopes и tacos: al pastor, bistec, flor de calabaza, gusano, hormiga, chalup'in — масками Кантинфласа, уарачами, гуайяверами, янтарем Чьяпаса, бумажниками «Чибаса», бикини, марионетками Сапаты, пугачами, брелоками «Ягуаров», копилками, шариками, уахакским серебром, курами, петухами, козами. Руки мы не держим в карманах, пока их нам не отрубят и не кинут в cazuela.

Borrachos!

Череда нестойких яки обходит кругом квадратную площадь с поросенком, на котором венец из кактусовых колючек и футболка «Патриотов» «Непобедимые!» Отец Пелотас машет пером и клапаном из неиспорченного сердца Сан-Калоки, вызывает кровавого малютку Хесуса, чтоб их бичевал.

— Infiels! — орет Хесус. — Nihilistas! Ap'ostatas! — Щелкает бичом по этим согбенным индейским спинам. Выскочил он из идеального облачка. Все добрые псы до единого заливаются фанатичным лаем.

А потом одно за другим. С фрески соскальзывает тринадцатый апостол и украдкой свинчивает в мотель с Консепсьон. Освальдо и Эльвиру засасывает в инфернальный сфинктер. Хайме вынужден завербоваться в гарнизон.

С громыхающих chalchihuites кончеро начинается ритуальная lucha между Лa-Моренитой и Ла-Малинче. Дева Мария огревает противницу стулом. Она вся в крови. У нее ломается ноготь. У нее трескается ребро. По жопе ей дает кукурузным стеблем. У это cojones что надо. Подтягиваются Хуан Диего и Сортес — хлещут, рвут волосья, выцарапывают глаза. Проигравшего побреют.