Папа ушел

– Не знаю, оригинально или нет. Но я пригласила свою подругу на ужин к нам домой.

– И что.

– И то.

– Что, то?

– Ну, мы сделали это.

– И что он?

– После этого все вернулось.

– Надолго?

– Нет. Пару недель все шло хорошо, а потом опять…

– Что?

– У него был комплекс «мужика».

– Что это?

– Это, когда он приходил домой и требовал, чтобы был накрыт горячий ужин, подали тапочки и т.д.

– А ты?

– А я при этом летела с работы домой, чтобы успеть все сделать. По дороге забирала сына из садика, забегала в магазин за продуктами и успевала все приготовить.

– Оно тебе надо?

– Видимо, тогда надо было.

– И как долго это продолжалось?

– До первого скандала.

– А потом?

– А потом я устроила ему своеобразную форму протеста.

– Какую?

– Квартира у нас тогда была однокомнатная. Уйти мне было некуда.

– А у твоих родителей была же двушка.

– Да, была. Но после смерти мамы папа быстро женился на женщине с ребенком.

– И?

– И, когда он умер от рака через два года после свадьбы, то квартира родителей осталась ей.

– А вы с братом?

– А мне тогда уже исполнилось восемнадцать. И вопрос стоял так: либо брат идет в детдом, либо я оформляю на него опекунство.

– И что ты?

– Мог бы не спрашивать.

– Ну, и…

– Короче, чтобы оформить опекунство, мне надо было или работать или быть замужем.

– И ты конечно выбрала второе.

– Конечно.

В ее глазах стояли слезы. Он растерялся, не зная что делать в такой ситуации. И не нашел ничего лучшего, чем предложить выпить еще по одной. Коньяк тускло мерцал сквозь толстые стекла рюмок.

– Извини, здесь нет подходящих бокалов.

– Да ничего, я привыкла.

– Привыкла к чему?

– К тому, что время от времени находятся люди, готовые разделить со мной боль.

– И часто находятся?

– Оно тебе надо?

– Ладно. И что было дальше?

– А дальше, как я тебе говорила, около года спала на полу под пианино. Кстати, это единственная вещь, оставшаяся от родителей.

– А зачем?

– Хотела ему доказать, что гордая. А потом, наверное, привыкла. Люди ко всему привыкают.

– А пока я тебя ждал возле твоей работы, ко мне подошел какой-то ненормальный и спросил, не тебя ли я жду.

– А, это Вадик. Он работает в моей лаборатории.

– И что?

– Я с ним однажды переспала из жалости. С тех пор он ревнует меня ко всем.

Зазвонил мобильный. Он приставил палец к губам и ответил: «Да, любимая. Буду к вечеру. Ты же знаешь, дорогая, нельзя загадывать, дорога…».

ЧЕБУРЕК

– Любишь меня?

– Да.

– Докажи.

– Не знаю, как.

– А сосиськи?

– Чего-о?

– Я ж тебе говорил…

– О чем?

– Что все москвичи говорят «сосиськи» вместо «сосиски».

– Да ладно!

– Хочешь, проверим?

– Хочу.

Он подошел к кафешке. Тетка в белом фартуке, отдуваясь от мороза, повернулась к нему.

– Дайте…

– Ну, чего вам?

– Как дела? – он улыбнулся ей.

– Неплохо, – она опешила от неожиданного вопроса. Собралась. – Чего вам?

– Дайте,  – он смотрел прямо ей в глаза. – А что у вас самое вкусное?

Она зарделась, несмотря на мороз.

– У нас…

– Дайте хот-дог.

– Пятьдесят рублей, – ее красный рот от дешевой помады выговаривал слова. – Есть без сдачи?

– Есть, –  он протянул деньги. – Скажи, тетя, как насчет секса?

– Да ты чо, козел?

– Ти-ише-е, – он сдвинул кепку на затылок. –  У тебя бывают такие предложения?

– Слушай, иди-ка ты, – она неуверенно закрыла крышку.

– А хочешь? – вроде приличный с виду, он волновал ее, как женщину.

– Ладушки, – он надвинул кепку на глаза. – Я пошел, как козел.

Кусая дешевое тесто, он пошел в сторону метро. В середине попадались мелкие кусочки фарша. Зеленого, как это ни странно. А она?

Ушла в подсобку…

ДАЛЬНОБОЙЩИКИ

– Батя, выезжаем когда? – Рыжий налил в граненый стакан уксуса. Потом наполовину разбавил его водкой. Открыл холодильник. Поковырявшись на заставленных продуктами полках, достал нарезанный лимон, прикорнувший на блюдце. Вернувшись к столу, с недоумением посмотрел на пустой стакан. – Бать, ты что? Ты выпил это?

Отец, сосредоточенно моющий посуду, обернулся к нему, скривившись.

– Водку стали, етить ее, паленую делать.

– Да, это ж я себе налил, чтобы спину натереть, – Рыжий не знал, смеяться или плакать. – Там же уксус.

– Нечего продукт переводить, – пробурчал Батя, намыливая тарелку. – Уксус, уксус. А я и не почувствовал.

– Ты как, нормально? – Рыжий из-за спины пытался заглянуть тому в лицо.

– Чего со мной станет, сынок, – Батя поставил последнюю тарелку в шкафчик и вытер руки кухонным полотенцем. – Стаж! Лучше налей-ка отцу еще грамм сто, запить эту гадость. Только чистой. И лучше сто пятьдесят.

– Бать, ты смотри, не накидайся. Когда в рейс-то? – Рыжий сполоснул стакан и наполнил его водкой на две трети.

Отец выпил, крякнув, наскоро закусил лимоном.

– Послезавтра выезжаем из Мурманска в Семипалатинск. Везем говяжьи полутуши.

– Это что у вас здесь за ресторан? – мать поставила на пол тяжелые пакеты с продуктами. – Ты хоть закусывай нормально, старый. Подожди, борщ разогрею. Вон, пока, колбаски возьми с огурчиком.

– Ты ж, мое золотце, – Батя обнял ее, похлопав пониже спины. Порылся в принесенных пакетах, выудив оттуда палку колбасы и банку маринованных огурцов. – Слышь, мать, а давай я сбегаю за пузырем, и отметим это дело.