Я, честно говоря, даже удивился, что попустило так быстро. На ее месте я бы мучился, наверное, долго. То ли нынешние дети, воспитанные кровавым Голливудом, спокойнее относятся к вопросам отнятия жизни «плохих парней», то ли она уже чувствует себя гражданкой этого мира, где свои законы… А, может, я просто комплексую по поводу собственных «обагренных рук» и переношу комплексы на дитятко…
— Пойду прогуляюсь, — выдала доця и поднялась с травки.
Почти сразу же с травки встал и Дриком. Я, было, хотел его остановить: мало ли зачем девочке надо в сторонку отойти. Но Юля не возражала, и они таки пошли гулять по ближайшим окрестностям, трогательно взявшись за руки. Ну что ж, папа Дима, к этому все шло. В конце концов, эти двое немало пережили вместе, и им есть о чем поговорить.
Я сперва немного поволновался, для порядку, а потом, под мирное журчание голосов, приготовился соснуть. Точнее, наверное, таки заснул. Потому что меня разбудили, самым непочтительным образом дернув за штанину.
— Пап, разговор есть.
Так, молодая парочка. Я уже внутренне приготовился к непростой беседе на тему личной жизни и взаимоотношения полов, когда к моим ногам молчаливый Дрик осторожно положил сверток. По-моему, из обрывков Юлиного балахона. Так и есть, раньше у нее подол чуть ли не по траве волочился, а теперь кокетливо торчат коленки. Изрядно побитые и запачканные, надо заметить. Ну и что это за калым мне предлагают?
Я присел и развернул тряпки.
Мда.
И еще раз «мда».
И еще раз «мда».
И тридцать три раза «массаракш».
Мятый пластиковый стаканчик, старый, весь то ли в земле, то ли в плесени. Зеленое горлышко от бутылки, кажется, винной. И консервная банка с останками рыбы в томатной заливке. Заливка еще свежая, пахнет именно рыбой, а не цвелью. Даже знаю, что на этой банке должно быть написано — «бычки в томате». Там ведь еще пара окурков.
— Так что, папа, — очаровательно улыбаясь, выдало юное создание, — мы, кажется, опять не туда заехали.
Конец.