ПАПАПА (Современная китайская проза)

Ли Юньфан ушла, и Чжан Даминь побежал вслед за ней. Он никогда такого не делал, он понимал, что ему должно быть стыдно, что не следует так делать, но поневоле продолжал. Преследуешь? Ревнуешь? Боишься, что и последняя соломинка покинет тебя? Пошёл лёгкий дождик, а вскоре полил как из ведра. Чжан Даминь как мокрая курица стоял под деревом, глядя на огни «Хунбинлоу» и силуэты мужчин и женщин за окнами. Он переживал самый сильный душевный кризис за всю жизнь. Промучился полжизни, столько трудностей пережил, и в конце концов ничего не вышло!

Чжан Даминь полночи провёл под дождём, придя домой, он обнаружил, что Ли Юньфан сидит в гостиной, на столе лежит связка денег, зелёных, не китайских.

— Где ты был?

— Ходил смотреть, как вы ужинали.

— Ты…

— Он тебе и денег заплатил?

— Ты меня злишь! Ты весь в этом!

— Что он хочет тебе купить?

— Скотина!

Ли Юньфан влепила Чжан Даминю пощёчину. Эта связка иностранных денег разрушила остатки чувства собственного достоинства Чжан Даминя. Если винить, то следует винить техника, вмешивающегося в их отношения и положившего восемьсот восемьдесят восемь долларов в подаренную блузку. Он хотел, чтоб получился сюрприз, и не подумал, что до смерти напугает Ли Юньфан и вызовет ревность в их семье, а хозяин дома будет убит горем так, что ему захочется открыть окно и прыгнуть вниз. Ночью муж с женой никак не могли заснуть, они беседовали друг с другом по душам, как будто один из них раздвигал рёбра, чтоб другой мог увидеть, красное ли сердце, или как будто один из них вскрывал себе живот, чтоб другой мог увидеть, прямые кишки или нет. Естественно, они начали обниматься, разговаривали и плакали, плакали и смеялись, смеялись и опять разговаривали. Разве грустно им? Очень весело! В это время внезапно — тук-тук-тук — кто-то постучал в дверь из комнаты.

— Папа, что вы делаете?

— Мама на меня ворчит.

— Мама на тебя ворчит, а чего же ты плачешь?

— Не к добру развеселился.

— Подумайте о последствиях!

Гений! Никакой личной жизни.

Когда Чжан Даминь встретился с техником в холле гостиницы «Цзинлунь», до вылета самолёта оставалось немного времени. Техник взял конверт с деньгами и очень смутился, лицо покраснело, он смотрел на часы и мямлил, не зная, что сказать. Чжан Даминь не думал, что противник такой никчёмный, и не мог сдержаться, открыл рот, и из горла как будто пёс выскочил — гав-гав-гав — он и сам не понимал, что говорит.

— Давно уже в Америке? Тарелки мыть научился? Американцы — уроды, всегда заставляют китайцев тарелки мыть. Из-за этого во всём мире если скажут — китаец, то все тут же подумают о мытье тарелок. А если скажут — мытье тарелок, то тут же все думают о китайцах. В английском языке Китай называется «Чайна» — фарфор, это правда? Вот гадость! В китайском языке мы называем Америку — Мэйго,[91] хватило бы только Го, а тут ещё и Мэй! Слишком уж их превозносим! Ты сейчас американец, должен знать, там красиво? Это место для людей? Они нас называют «фарфор», а мы будем их звать «тарелками»!

— Извините, мне надо спешить на самолёт.

— Я тебя провожу. В будущем не надо просто так деньги давать. Ты их всучил нашей Юньфан. А она потом плакала, ей показалось, что её оскорбили. Я знаю, ты виноват перед ней, чувствуешь стыд, хотел бы чем-то возместить, но эти деньги мы не можем принять. Вот когда разбогатеешь, возьми десять тысяч, восемьдесят тысяч, обвяжи красной ленточкой, встань на одно колено и лично вручи их Юньфан. Не будет ли это лучше, чем сейчас, когда ты их спрятал? Эти деньги оставь себе, на бензин в Америке, не трать зря время. Если завтра кончатся деньги, только скажи, я разрешу Юньфан послать тебе, не стоит церемониться, свои люди! Скажи, ведь так?

— Извините, машина подъехала, до свидания!

— Я тебе дверь открою. В самолёте осторожнее, на прошлой неделе в Колумбии упал самолёт, все сгорели, превратились в угольки. Как приедешь в Америку, поддерживай с нами связь. Заболеешь СПИДом или ещё чем, возвращайся, я знаю одного старика, он мазь в живот втирает и все болезни вылечивает… Когда в Нью-Йорке будешь гулять по улицам, будь осторожен, чтоб пуля в ухо не попала. Да хранит тебя Господь, аминь! Береги себя! Козёл!

Машина была уже далеко, когда он наконец замолчал. Горло пересохло, в висках застучало. Вся печаль и тоска, накопившиеся с момента смерти Чжан Сыминь и после увольнения, выплеснулась с этим словесным потоком. Небо стало голубым, облака белыми, и даже идти по земле стало намного легче.

— Даминь, зачем ты пошёл с ним разговаривать?

— Я сказал, что рад с ним познакомиться, добро пожаловать в следующий раз к нам в гости, до свидания!

— Правда?

— Гадом буду, если обманываю.

— Наконец начал говорить, как человек!