ПАПАПА (Современная китайская проза)

В середине 1980-х гг. китайские писатели уже познакомились с произведениями Ф. Кафки, X. Л. Борхеса, Дж. Джойса, В. Вулф, У. Фолкнера, Я. Кавабата, Ч. Айтматова, В. Астафьева и многих других зарубежных авторов. Но в своих отношениях с западной литературой китайская литература была на позиции потребителя. Это провоцировало реакцию недовольства китайских писателей самими собой. В контексте более широких культурных саморефлексий, которые начались, когда интеллигенция попыталась разобраться с происхождением «культурной революции» и установить её связи с китайским национальным характером, молодые писатели задавались вопросом, что произошло с китайской литературой, отчего она так отстала? Писатели предлагали прорвать поверхностный слой современной действительности, заняться разработкой глубинных пластов «древней культуры» и развернуть по-настоящему эффективный диалог с мировой литературой. Ключ к пониманию платформы литературы «поиска корней» содержится в понятии «поиск», где поиск — это процесс деструктуризации китайской и даже мировой традиции с позиций современного сознания и воссоздание этих структур, наполнение их новым, реальным содержанием. Такое направление имеет много общего с постмодернизмом — магическим реализмом Маркеса, историзмом, контекстуализмом и т. д.

Особая роль в развёртывании литературы «поиска корней» принадлежит роману Г. Маркеса «Сто лет одиночества» и его китайскому переводу, который был издан в Пекине в сентябре 1984 г. Для китайских литераторов стало откровением то, как этот латиноамериканский писатель использует традиционные национальные мифы и местный фольклор и смешивает реализм с фантастикой. В ситуации, когда молодые китайские писатели ощущали себя «сбитыми с толку» собственной национальной традицией и в то же время «запутанными» модернистской литературой Запада, роман «Сто лет одиночества» и вдохновил их, и показал им суть дилеммы, которая перед ними стояла.

Латиноамериканский пример показал китайским писателям, что культурное наследие, которое когда-то рассматривалось как бремя, может на самом деле рассматриваться как культурное сокровище. «Магический реализм» вместе с Ф. Кафкой и американскими романами о Среднем Западе с их «естественной и дикой культурой» создали новый климат в китайской литературе. Они способствовали осознанию молодыми писателями нового возможного пути — «прыжка через зону культурного разрыва» — разрыва длиною в век.

Главным вопросом для этих писателей было определение направления поиска — где искать традиционную культуру? Поиски осложнялись тем, что эта культура существовала как концепция в их головах, но не была частью их жизни. Писатели должны были определить, что они подразумевают под традиционной культурой и как они могут её возродить.

Литературу «поиска корней» питало творчество латиноамериканских «магов», прежде всего X. Л. Борхеса и Г. Гарсиа Маркеса. Магический реализм как тенденция в искусстве XX в. занимает промежуточное положение между сюрреализмом и традиционными стилями, особое значение здесь приобретают элементы откровенной фантастики, «приспособленные» для выражения мифологического коллективного сознания. Трудно не согласиться с утверждением, что фантастико-сюрреалистический кошмар индивидуалиста-европейца заменяется, точнее, замещается в магическом реализме мифом, реально существующим в мире индейца или чернокожего латино-американца. Мифом, который не поддаётся рациональному осмыслению. В творчестве латиноамериканских писателей «магическое», рождённое народным воображением, переплетается с действительностью, отражающей объективные закономерности развития общества, и замешивается на звуковом, смысловом и образном богатстве языка. «Воистину, это — алхимия», — скажет о латиноамериканской литературе гватемальский писатель Мигель Анхель Астуриас в своей речи на церемонии вручения ему в 1967 г. Нобелевской премии. Во многом именно здесь надо искать истоки современного китайского галлюцинаторного реализма.

Хань Шаогун — писатель из Хунани — был первым, кто определил проблему восстановления связей с истоками национальной культуры как масштабную. В эссе «Корни литературы» он отмечает, что эрозия региональной культуры происходила и до новейшего времени, но была усилена Движением 4 мая, а затем и «культурной революцией». «Если у литературы есть корни, — говорит Хань Шаогун, — эти корни должны быть глубоко посажены в почву традиционной национальной культуры».